Творец

Когда она ушла, я вдруг понял, что все еще не готов расстаться с образом Марии, да и своенравная, хоть и покорная мне, Амна стала невозможно дорога. Я представил новый мир без аметриновых глаз, без гибких, словно ивовые веточки пальчиков, без шоколадной копны волос, пахнущих лавандой, без тонкого, колокольного голоса и затосковал.

Каким бы прекрасным и волнующим не был мираж нового рая, без родного образа он будет неполным, подумалось мне. Я достал из кармана свой волшебный карандаш, воплотил с его помощь блокнот, — «Не дело творить новый мир на полотне старого, начну по старинке — на бумаге», — решил я и принялся за работу.

Я начал создавать новый мир с образа Мариамны. В нем соединились две дорогие мне женщины, невероятно схожие внешне и все же разные по сути. На сырой, только оформившейся лик я благоговейно накладывал милые сердцу красивости; яркую черточку атласистого рта, волнообразную прорезь для фиолетовых глаз, нежную прозрачную розовость. Когда я корпел над последним штрихом — чудными ямочками на щеках, мой самозабвенный творческий процесс прервала, распахнувшаяся перед носом дверь, из которой вышел Олег Владимирович.

— Ну, здравствуй, друг, — поприветствовал меня мой наставник, заглядывая в блокнот. — Нимфами балуешься?

— Да не то чтобы, — замямлил я, пряча набросок.

— М-м-м, мне, наверное, почудилось, и это не очередной портрет Мари, а прибрежные волны в малиновом закате, — саркастически заметил Олег Владимирович, усаживаясь рядом со мной, на песок. — Тебе что ее воплощенного прообраза не хватает?

— Да дело не в этом, — неуверенно начал я, — просто понимаете, я завершил Аметрин. Здесь больше негде приложить карандаш, а без работы я уже не могу.

— Появились идеи насчет следующего полотна?

— Ну да, есть кое какие мыслишки, — признался я.

— И ты что же, решил начать его с образа Марии?

— Не совсем, это не то что бы Мари… — запинался я. — Это скорее Мариамна.

— Мариамна, значит, — задумчиво произнес Олег Владимирович, забирая у меня блокнот.

Он довольно долго изучал набросок, морщился, причмокивал и кивал каким-то своим думам, а потом все же соизволил посмотреть на меня, продолжительно так, словно сканируя.

— Ты не можешь развиваться как художник, вращая свою мысль вокруг одного и того же образа, Виктор. Ты должен выбрать, что тебе важнее мираж женщины, которую ты преследуешь как помешанный или истинная любовь, что живет в тебе и может распространяться абсолютно на все

— Но я люблю ее! — пытался я возражать.

— Это не любовь, а нервные трепыхания в чувственных конвульсиях. Ты способен на большее! К тому же, по-настоящему ты любил лишь Мари, а все прочие — ее копии. Это безжалостно по отношению к ним. Освободи бедняжек от участи клонов, извечно напоминающих тебе о любимой, но не способных заменить ее. Они должны обрести свободу.

Ответить на это мне было нечем, я сидел, насупившись на самого себя, молчал.

— Осознай, наконец, что волочить бремя навязчивой любви и творить — не одно и то же. Это проклятье будет кочевать за тобой из одного мира в другой, предопределяя исход будущей работы. Ты посвятил Марии целый мир, правительница которого создана по ее образу и подобию. Ты и следующие миры населишь ее тенями?

— Почему бы и нет?

— Потому что преследование миража не вернет тебе возлюбленную.

— А что вернет? — разозлился я.

— Как только ты перестанешь вожделеть, ты сразу же получишь желаемое.

— Каким образом?

— Поймешь, что оно никуда и не девалось. Марии, например, это удается.

— Вы общаетесь с ней?

— Да.

— Она покинула тот мир, она свободна? — затараторил я, впиваясь взглядом в непроницаемое лицо своего наставника.

— Как никогда, — ответил он, улыбнувшись.

Он ушел, как всегда оставив меня в смятении, со спутанными мыслями и чувствами. И как обычно, он оказался прав; не имел я никакого права и дальше эксплуатировать образ моей драгоценной. Создавать все новых и новых кукол, говорящих как она, дышащих как она, пахнущих как она, но не способных заменить мне ее. Не способных стать ею, но обреченных пытаться.

Я хотел было вырвать набросок из блокнота и нарисовать что-то совсем иное, не походившее на нее, но не смог. Лишь погладил крафтовую шероховатость, скользя пальцами по контуру дорогого лица, и перевернул лист.

Аметрин создавался мной и Марией, моя новая работа станет полностью авторской, решил я и приступил к зарисовкам.

Глава 6

Месяцы, как страницы моего блокнота, пролистывались один за другим. Я не вел им счет, я был поглощен работай. Удивительные идеи посещали меня даже в часы редкого отдыха. Я тут же старался воплотить их на бумаге, не вполне пока понимая, в какую общую картину сложится эта чудаковатая мозаика.