Образ будущего мира, даже для меня, был пока загадкой, но тем интереснее работалось над ним. Я пребывал на стадии накопления материала. Собирал воедино, казалось бы, разрозненные детали будущности и вплетал их в призрачный уток мироздания. Выискивал необычные изгибы и угловатости действительности, стараясь применить их в композиции нового полотна. Изучал глубины и широты собственного сознания, пытаясь определить границы будущей Вселенной. Нанизывал на стержень собственной виртуозности письма все краски бушующего мира, и поражался, как отличен он от Аметрина, как разнообразен и противоречив.
Аметрин был прекрасен, но он стал некой данью памяти трагичной любви моей, и все в нем подчинялось одной идеи — не расставаться с Мари. Новая моя картина, название которой я пока еще не придумал, была для меня самого чем-то непостижимым. Я зарисовывал все, что мне снилось, писал и лепил любые необычные идеи, приходящие в мою обуреваемую фантазиями голову. Мне все казалось интересным и важным и, не смотря на то, что я не вполне осознавал природу моих деяний, процесс этот доставлял мне несказанное наслаждение. Впервые за долгие годы живописной работы, мне казалось, что я делаю нечто неординарное, инаковое, по-настоящему свое. Мне так не терпелось самому понять, о чем моя новая вещь, что я без конца творил, пытаясь обрисовать неясные контуры захватившей меня Вселенной.
Я не торопился, спешить мне было некуда, так как все самое главное уже давно свершилось — я стал Творцом. И я наслаждался этим. Не так оказалась важна популярность и признание, как думалось мне прежде, когда я малевал в своей пыльной мастерской, никому не известный неудачник.
Каждый нормальный художник в моем прежнем мире мечтает о славе. Оно и не удивительно, кому охота работать в стол? Признание — это возможность ощутить себя нужным, полезным, значимым. Это одна из основных людских потребностей. Если человеку нечего предложить миру, в котором он живет, он начинает хиреть, зачастую не осознавая причины собственного затухания. Но мне признание окружающих было уже ни к чему. Я имел драгоценную возможность наблюдать в развитии плоды своего творчества, и как этими плодами пользуются другие существа, живущие и творящие, благодаря работе моего сознания. Конечно, гораздо удобней делать это, находясь в самом так сказать эпицентре событий, но я уже довольно давно отшельничал. Не хотел, чтобы тень новой нарождающейся реальности легла на звеняще-прозрачный, лиричный и хрупкий Аметрин.
Но вот я стал чувствовать, что новый мой плод уже наливается кадмиевой кровью и упругостью, уплотняется и дышит мне в спину неистовыми ветрами. Я все чаще стал ощущать его готовность прорвать ткань этого мира и, вырвавшись из пределов моего подсознания, показаться во всей красе. Поэтому я и решил перебрался обратно в город, пожить в моем светлом, чистом и радостном Аметрине, пока это еще возможно.
Я «пририсовал» к жилищу Псоглавца мастерскую и поселился у старого заботливого друга, регулярно снабжающего меня лепешками и медом.
Жить с Псоглавцем было хорошо; во-первых, Амна не чувствовала себя покинутой, приходила ко мне чуть не каждый день, просто сидела и смотрела, как я работаю (как когда-то Мари), во-вторых, Псоглавец вызывал у меня странные, почти отеческие чувства. Может потому что с него и началось мое невероятное путешествие, а может от того что своей бесхитростностью и трогательно-печальной мордой не переставал меня умилять. Но если быть честным, я ко всему Аметрину испытывал нечто подобное, просто к псу я прикипел еще в своем прежнем доме.
Так за пазухой собственного детища, я и жил, словно в раю, порой не веря, что это моя жизнь. Мне думалось, все это просто затянувшийся счастливый сон. Прежде я и вообразить не мог, что жизнь может быть столь полноцветной, разнообразной и гармоничной, что любое мое желание может сбываться, что поток творческих идей будет бить неиссякаемым фонтаном. Но все это было правдой, и все это создавал я сам.
Глава 7
Способность видеть, оценивать и создавать красоту — один из величайших даров Создателя. Я пользовался этим даром всю жизнь, не сознавая, насколько он грандиозен. Не понимая даже, что реализую в своей работе Его волю, помогаю осуществиться непостижимому Его замыслу. Только узрев воплотившийся в мире форм закон творческой энергии, я начал понимать, о чем говорил Олег Владимирович, убеждая меня, что у Творца нет иных рук, кроме наших.
Понимание это пришло, когда я впервые познакомился с моим новым творением. Случилось это, как и в прошлый раз — неожиданно. Я сидел в тесной кухоньке Псоглавца, мешал ложкой овощную похлебку в глиняной миске и думал о том, как соединить воедино внушительные объемы накопившегося материала.