Творец

Как только я узрел, каково содержание нового мира, название родилось само. Варгаар оказался не столь тонок, грациозен и скрупулезно выверен как Аметрин, в нем чувствовалась иная гармония: безудержная, стихийная, брутальная. Не тихие улочки, утопающие в кружевной тени деревьев, но широкие бескрайние просторы рождались в нем. Не высокие лучезарные шпили аметриновых башен устремлялись в курчавые облачка, но гигантские глыбы лазуревой каменной породы с вонзающимися в багровые небеса исполинскими вязами. Не белые барашки волн накатывали и омывали разноцветную гальку, но вспененные, дикие, словно мчащиеся кони, потоки обрушивались на здешние пески. Не только ласковое солнышко грело тело земли, но и антрациновые кипящие реки, что протекали по всему Варгаару. Они образовывали хитрый орнаментальный узор, исторгая влажный согревающий пар, в котором нежились вульфроги — длинноногие звери с агатовой чешуей и извилистыми каменными рогами. Не шелест лепестков от легкого бриза услаждал в моем новом мире слух, но песнь деревьев-гигантов, что слышна была на заре — в час, когда тайна ночи уступает место свету трех Солнц.

Звери, что населяли Варгаар, вышагивали уверенной хозяйской поступью, как по мягким замшелым тропам изумрудных лесов, так и по выжженным иссохшим пустыням. Были, правда, здесь и весьма мелодраматичные создания, навеянные любовными настроениями. Так, например, облака всех цветов и оттенков что я знал, плели из водных нитей крохотные смилодинны с перламутровыми крылами, отчего небо постоянно мерцало, особенно если светили все три Солнца. Умиляли и существа, уже описанные мною; обитатели морей и водоемов — пышногривые аксолотли всюду прикладывали свои крохотные лапки, стараясь приукрасить дом. Маленькие трудяги плели покрывала из морских и речных водорослей и цветов, устилая ими дно и каменные породы, что образовывали под толщами вод целые города.

Так чередовалась в новой моей картине лиричная перламутрово-цветочная грация и основательная брутальная первородность, отображавшаяся в грубых скалистых пластах, тянущихся на многие километры во все стороны, гордых, могучих животных и шальных стихиях.

Всего в моем мире было в избытке, единственное, что я не решался в нем воплотить — образ человека. Мне хотелось сделать Варгаар подвижным, необузданным, диким миром. Человеку в таком не место.

Была и еще одна причина, по которой я страшился населять его людьми. Все в Варгааре подчинялось одной единственной идеи — взаимоподдержке. Если в каком-либо механизме обнаруживался сбой, на помощь ему тут же приходили все оставшиеся. Все звери, птицы и рыбы ощущали себя не отдельными единицами, а частями чего-то невероятно огромного, принадлежащего им же, оттого в их сознании глубоко укоренилась идея о поддержании порядка и равновесия. Ощущение гармонии было у них на уровне инстинкта, и стоило нарушить баланс, как мои мудрые помощники тут же стремились его восстановить. Прекрасные дети Варгаара не охотились друг на друга, но оберегали. Я создал такое многообразие растительной пищи, что любому животному хватило бы ее с лихвой на несколько жизней. Расселил своих питомцев по всем уголкам моего царства и каждому дал соратников, чтобы в постоянном взаимодействии вращалось колесо нового мира, катясь по бесконечным просторам небес.

Глава 8

Я дополнял и совершенствовал новое свое полотно самозабвенными взмахами кисти и отсеканием лишнего от каменных глыб. Я пребывал в экстазе от предвкушения того дня, когда переберусь в Варгаар окончательно. Аметрин стал уже совсем самостоятельным, целостным и устойчивым к катаклизмам любого рода. Я мог совершить переход безбоязненно, но у меня еще оставалось одно обязательство.

Это дело я откладывал, сколько мог, не от того, что не хотел выполнять, но по причине незнания как лучше его сделать. Обещание было не простым и несло в себе множество подводных камней, я боялся, боялся, что прогадаю и не угожу тому, кому я его давал. Но тянуть более я не мог, и наконец, выбрал для осуществления обещания один жаркий августовский день. Отправился на реку, глиняный бережок которой подходил для работы как нельзя лучше, и под немилосердно палящим солнцем изваял дар, обещанный Псоглавцу.

Глина мне попалась мягкая, податливая, с примесью ракушечника и песчаной крошки. Вопреки всем правилам и технологиям я начал лепить сверху — с вытянутой миловидной мордочки, такой же востроухой как у моего очаровательного друга. Она вышла еще смешнее и кукольнее, чем я задумывал, и как-то сам собой определился ее наряд — пышная колокольная юбка и шаль, накинутая поверх узеньких собачьих плеч. Немного полюбовавшись на свое творение, я вдохнул в него жизнь.

Новорожденное псоглавое создание оказалось до невообразимости кроткое, с тоненьким еле слышным голоском и такими же подобострастными глазами, как у ее будущего друга.

— Тебя будут звать Мартой, — проговорил я, присаживаясь на корточки и ставя крошку на землю.