Марта похлопала синими, как вечернее небо глазками и согласно закивала, протягивая ко мне мохнатые лапы. Я снова взял ее на руки и понес в дом к Псоглавцу.
Еще за несколько метров до моего логова я почуял запах свежего хлеба, мой друг вновь изгалялся в кулинарных подвигах.
— Ну что, крошка, вот мы и пришли, — сообщил я, опуская Марту на землю. — Здесь живет тот, с кем тебе непременно захочется подружиться. Я войду первым, а ты следом за мной, хорошо?
Марта послушно закивала, прижимаясь к поле моего плаща.
Я зашел, придерживая дверь рукой.
— Здравствуй, друг, — обратился я к псу, — у меня для тебя сюрприз, надеюсь приятный, — сказал я с улыбкой и пропустил вперед Марту, прячущуюся за моим плащом.
Псоглавец замер, тараща на Марту осоловевшие глаза. Жарящиеся на сковороде блинчики начали подгорать, а закипающий чайник, заполнять тесное пространство кухоньки влажным паром. Я подошел к печи и снял с нее сковороду и чайник. Марта осталась стоять у дверей, явно чувствуя себя брошенной.
— Эй, дружище, будь джентльменом — предложи даме блинчик, — шепнул я на ухо псу, и тот мгновенно ожил.
Подбежал к Марте, сворачивая по дороге стул и корзину с орехами, схватил сконфуженное, ничего не понимающее создание за лапу и потащил к столу.
Он носился по кухне будто электровеник. Чашечки и пиалочки с вареньем появились, словно по мановению ока, а перед тем как они опустились на стол, тот был устлан белоснежной льняной скатерочкой. Сам же хозяин излучал в этот момент сверхъестественную жизнерадостность.
— Он очень внимательный друг, Марта, — проговорил я, склоняясь над новой подругой Псоглавца, — одна беда — с такой заботой вы рискуете набрать лишний вес.
Марта снова захлопала рыжеватыми ресничками, уставившись на меня с недоумением, и я расхохотался.
Весь день, прошедший под знаком веселья и обжорства, я провел в окружении своих друзей, но, в конце концов, и он завершился. Лиловые сумерки сгущались, обращаясь в непроглядную ночь. Я сидел на маленькой скамеечке у дома Псоглавца, готовился к расставанию. С кухни доносился шум льющейся воды и жизнерадостные голоса моего старинного друга и Марты. Они весь день смеялись моим простым, незатейливым шутками и каким-то, одним им понятным вещам. Они вместе готовили, вместе накрывали на стол и натирали до блеска чашки и плошки, а потом начинали все по новой. И эта псоглавая идиллия, совершенная в своей простоте, трогала меня. Но судьба неумолимо гладко накатывала, я чувствовал, что медлить больше нельзя. Именно в этот момент и раскрылась дверь, а из нее высунулась длинна морда пса.
— Уходишь? — с грустью спросил он.
— Да, пора.
— Ты вернешься?
— Надеюсь, но ты поймешь, со временем, что исчезнет из твоей жизни лишь мой телесный образ.
— Да, да, я помню, ты всегда будешь с нами, хоть и станешь невидим.
Пес протянул ко мне лапы и я, приподняв его, крепко обнял.
Уже в поглощенном ночью Аметрине брел я по мостовым, предвкушая прощание с Амной, с ее кристальной, чистой красотой, с ее даром — чудодейственной музыкальностью. В действительности, я давно уже мог бы покинуть Аметрин, удерживало меня именно нежелание расставаться с ней — с моей царственной Айсу, так напоминающей Марию. Но ткань новой действительности уже соткана и требует обработки. Она нуждается в моем непосредственном присутствии, в моих руках, мыслях, в душе моей. Нуждается во мне не меньше, чем я в ней, и потому разлука с Аметрином неизбежна.
Олег Владимирович как-то сказал мне, что я должен перестать волочить за собой призрак возлюбленной, и я согласился с ним. Но вот расстаться с ее точной копией, оказалось сложнее, чем я думал.
Я подошел к замку, в котором жила моя прекрасная Айсу, и секунду помедлив, вошел. Амна была у себя, она ждала, почувствовала, наверное, что я приду. И конечно догадывалась о причине моего визита.
Не скрывая мрачной удрученности, она подошла ко мне, обвила шею тонкими руками, затем уткнулась в мою грудь и тихо заплакала.
— Что за панихидное настроение? — спросил я, приподнимая ее лицо. — Я же объяснял тебе, что не оставлю вас, что все равно буду рядом…
— Да, я все помню… но… — она снова спрятала лицо на моей груди, сильнее сжимая в объятиях.
Давно, очень давно я не ощущал тепла ее тела, не имел возможности упиваться лавандовым ароматом и не прикасался к моей красавице. Задушенное когда-то чувство вожделения вновь начало брать верх, и я отстранился. Усадил Амну на краешек кровати, вытер ее влажные щеки своим рукавом, и устроился у нее в ногах, опустив голову на колени. Амна молчала, изредка вздрагивая в новом слезном приступе, а я пытался найти слова для прощания, как вдруг меня словно молнией поразила одна идея.
— Сегодня я уйду, Амна, и не знаю смогу ли вновь прийти в Аметрин в плотском обличие… — я запнулся, потому что не знал, как донести до горделивой Айсу мое странное предложение. — Но я подумал… Ты, конечно, можешь отказаться… Это только твой выбор… Я мог бы оставить тебе дитя, — выпалил я, наконец.
— Ты хочешь подарить мне ребенка? Своего ребенка?!