Творец

Я поставил свечу на каменный выступ и, приблизившись к человеку, аккуратно приподнял его, разворачивая лицом к себе. И без того тонкое тело исхудало до неузнаваемости, но лицо, пусть и с впалыми щеками и истрескавшимися губами, я не мог не признать. Слабый намек, призрачная, бледная тень моей Мари лежала у меня на руках.

Сердце мое будто бы сделало квантовый скачок, возвращаясь на много лет назад. Я испытал то же потрясение, что и при первой встрече с Мари в интернате, только на этот раз у меня на руках умирала жертва моего эгоизма. Умирала мучительно и страшно, и кроме меня никто в случившемся виновен не был. Трясущейся рукой я начертал дверь, желая как можно скорее покинуть пещеру вместе с мученицей.

Позже, когда я отмыл в речке изувеченное крошечное тельце Мариамны, а это, несомненно, была она — девушка, чей лик я первым нарисовал в блокноте под названием Варгаар, я еще долго любовался ею. Она не была похожа ни на Мари, ни на Амну, хоть и создавал я ее как их продолжение. Несчастная Мариамна вообще мало походила на прежде встречаемых мною женщин, и все же была в ней и легкость, и грация, непонятно как сохранившаяся в столь суровых условиях.

Как только я вынес Мариамну из пещеры, так сразу попытался привести в чувства. На мое счастье, бедняжка не слишком угорела и, судя по всему, не лишилась рассудка, так мне по крайне мере показалось, когда она подняла на меня вполне осмысленные, аметриновые глаза. Я тогда чуть было не задохнулся от нахлынувших чувств, а когда она открыла рот и прошелестела что-то неразборчивое, все мое естество затопил ее переливчатый голос. И не важно, что говорить Мариамна толком не умела, ее свирелевое бормотание было в тот момент лучшей музыкой для меня.

Я усыпил бедняжку, позволив ее нечесаной головке безвольно упасть на мои руки, потом долго намывал в проточной речной воде, затем распутывал шоколадную копну волос, смазывал раны растертыми травами и обустраивал для нее уютное гнездышко, на берегу реки. Когда же моя аборигеночка пришла в себя, я скрылся и наблюдал издалека, как она осматривает шалашик из ветвей и мха, как боязливо ступает в воду, как пробует ягоды, оставленные мною.

Жизнь Мариамны с этого дня сделалась значительно приятнее. Я обустроил для нее целую пещеру, в которой были все первобытные радости: мягкая кровать с соломенным матрацем и толстым шерстяным одеялом, незатухающий огонь в очаге, навесы от дождя и ветра, а еще глиняная почва у реки, из которой моя сообразительная рукодельница налепила себе мисок и горшков. У самого ее дома я насадил немыслимое многообразие плодовых и ореховых деревьев, чтобы единственная женщина Варгаара жила в изобилии.

Мариамна радовалась бытовому раю, с наслаждением чавкала грушами, нежила тонкое выздоравливающее тело в реке, грелась у огня и самозабвенно ковырялась в глине. Я же создавал для моей куколки новый дом, надеясь, что к тому моменту, когда он будет готов, она освоит ведение хозяйства в имеющихся владениях.

Мне представлялось большое, уютное жилище с печкой, прялкой и простеньким ткацким станком, но пока Мариамна еще не вполне справлялась и с имеющимся добром. Ее неказистая глиняная посуда размокала и билась, а мои старания натолкнуть ее на мысль о температурной обработке ни к чему не приводили. Я зарывал ее творения вглубь кострища, пока она спала, и они неоднократно подвергались обжигу, прежде чем были ею найдены, но моя художница принимала преображение посуды за магию, упорно не желая повторять мой опыт. А еще она периодически забывала о том, что во время грозы нужно закрывать пещеру, опуская навесы, поэтому мне приходилось делать это самому, пока она пряталась под одеялом, дрожа от страха.

В такие моменты я задавался вопросом: «Как она додумалась сложить кострище в своей прежней пещере?» Ответ был лишь один; бедняжка настолько боялась грозы, что у нее напрочь отказывало в этот момент здравомыслие.

В такие часы мне ужасно хотелось успокоить ее, прижать к груди и баюкать, баюкать, баюкать… Но я не мог, не мог открыться ей, потому что это все испортило бы. Мне приходилось с болью в сердце смотреть, как моя аборигеночка учится выживать в Варгааре сама.

Шли недели. Мариамна потихоньку овладевала моими дарами, а я заканчивал работу над новым жильем, настолько увлекшись созерцанием ее будней, что чуть было не позабыл, зачем переместился сюда. В мире, созданном не для человека, я оказался пленен единственным его представителем, я был погружен в созидание и наблюдение. Я изучал ее повадки, пристрастия, увлечения, пытаясь понять, как должен выглядеть ее дом. Я совсем запамятовал о том, что нужен не только Мариамне, и эта моя забывчивость чуть было не привела к трагедии.

Глава 10