Творец

Я смотрел на ее жалкое, измученное лишениями тело, на впалые глазницы, на неиссякаемые слезы, и не видел в ней и слабой тени моей прежней возлюбленной. Более жалкого, отчаявшегося и одинокого существа я не встречал ни на одном из витков своей удивительной жизни. И создал это существо я, и на страдания обрек тоже я, незаслуженно, лишь по причине того что сам страшился одиночества. За мою слабость и неразумность, за недостойные Творца желания расплачивалась сейчас эта хрупкая, тонкая девочка. Я же, думая, что поступаю благородно, оставил ее без своего участия, откупившись сомнительными бытовыми радостями.

Мне нестерпимо хотелось взять ее на руки, убаюкать, приласкать, утешить, пообещать, что не оставлю ее никогда, что буду дарить любовь, как когда-то дарил Амне. Но понимал я, что не имею на нее никаких прав. Олег Владимирович верно говорил: преследуемый мною призрак возлюбленной, не станет счастлив рядом со мною, да и меня не сделает счастливым. Лишь слабое, суррогатное чувство будет зиждиться на неустойчивом тщеславии моем, но этого всегда будет мало нам обоим.

Так и не замеченный Мариамной, я ушел вглубь леса, сел на валун и стал представлять того, кто был бы достоин моей смелой, упрямой девочки.

Образ рождался натужно, мешало мое нежелание делиться Мариамной с кем-либо. И все же к вечеру этого дня предо мной стоял высокий, крепко сбитый мужчина с малость грубоватым, но вызывающим доверие лицом. «Не так выглядели аборигены в моем прежнем доме», — подумалось мне тогда. Но Варгаар не Земля, здесь я Творец, и я волен создавать его обитателей такими, какими они мне видятся.

Я направил своего новоиспеченного Адама к тому месту, где оставил несчастную Мариамну. Я смотрел на их встречу, на ее радость, на его умиление и понимал в это момент лишь одно: сам я, выйдя из-под пера Создателя, не в силах превзойти его замысел. Я могу лишь копировать и интерпретировать его невероятные, непостижимые идеи. Думая, что создаю нечто новое, доселе никем не воплощаемое, я лишь постигал премудрость изначального Творца моего. Но и это много больше того, на что я прежде мог рассчитывать.

Глава 11

Из облаков выглянул первый луч солнца, как обещание нового, светлого дня. Но вскоре он был пожран мутными серыми тучами, наползающими со всех сторон. Моя мечущаяся душа гнала эти небесные покрывала, словно стражников, призванных поймать и заточить в темницы печали всех вестников света.

С тех пор как я сотворил для Мариамны Адама, Варгаар погрузился в мрачную, безысходно-серую угрюмость. Меня не радовали больше рассветы и закаты, не вдохновляли высокие волны, мечущиеся в прибрежных скальных бухтах, не будоражил ураган, несшийся по бескрайним степям, и не волновала песнь дубов-великанов, навеки запутавшаяся в их пышных кронах.

Словно раскаты дребезжащего колокола душевные переживания отдавали и в неугомонном теле моем. Оно томилось в назойливом зуде вожделения, столь неуместном и непостижимом в сложившихся обстоятельствах

Я наблюдал за милующимися, и в тайном своем подсматривании углядывал не только заботу и отеческую любовь, но и зависть. Так порой случается: родитель, желающий, чтобы его дети реализовали то, что не удалось ему, зачастую становится заложником зависти. Он вынужден наблюдать, как сочный, сладкий, столь желанный им когда-то плод, достался детям, легко достался, играючи. Родитель в этот момент вообще не думает о том, что для ребенка этот мимоходом ухваченный трофей может вообще ничего не значить.

Я не знал, как дальше будет развиваться история моих голубков, я просто наблюдал, как блеклый призрак моей возлюбленной и красивый молодой мужчина (коим я уже не был) имели то, чего я был лишен, и это заставило меня признать, как в действительности я здесь одинок. Ни одна, созданная в Варгааре тварь, не в состоянии постигнуть замысла моего, она даже никогда не будет стремиться к этому! Никогда я не узрею торжества чьей-то мысли или идеи в этом мире! Никто не оценит и не поразится моим творениям, никто не задумается, почему я создал этот мир таким! Никто…

Единственных подобных мне, но поглощенных друг другом существ, я в расчет не брал. Сложно было поверить в то, что неспособные разомкнуть объятия любовники, могут быть годны на что-либо кроме тупого размножения. Видимо, я вложил в Адама слишком много любви к преследуемому мною образу.

На самом деле, я не мог поверить в собственных детей, лишь потому что они проецировали все мои самые низменные страсти. Как мог я так обмануться на собственный счет? Как мог не видеть в себе раньше всего того, что так наглядно разворачивалось перед моим взором теперь?

С некоторых пор я стал думать: «Не зачем изначальный Творец создал человека таким никчемным, а почему (коря себя, впрочем, за эти кощунственные мысли?)