Творец

Во мне протрепетали хрустальные надежды. Если я сумел создать целый город грез, почему бы мне не попробовать населить его еще кем-нибудь кроме птиц и насекомых. А еще тревожный и волнительный вопрос щекотал мне сердце – где моя Нимфа? Ведь этот райский уголок я создал как антураж, декорацию, тайное убежище для моей Наяды. Где же тогда она скрывается?

Я хотел было отправиться на ее поиски, но оказалось, что даже в волшебных мирах существуют свои правила. Пользоваться безграничными возможностями полагалось с умом и в меру. А еще лучше под присмотром наставника, как сказал Олег Владимирович, подталкивая меня к обтянутой клеенкой двери, так не вяжущейся с этой радужной действительностью.

– Это твое первое погружение Витя, не ровен час дверь исчезнет, и останешься тут век куковать.

– Не расстроюсь, поверьте, – уверял его я.

– Первое время может и ничего будет, а потом с тоски помрешь. Мирок то твой не достроен еще, что ты в нем один делать будешь, если застрянешь. Вот научишься погружаться в собственную реальность сознательно, тогда и останешься здесь. А пока у тебя еще есть над чем поработать с той стороны, – изрек он строго и выволок-таки меня обратно.

После ослепительного солнечного утра в переливчатом медово-лавандовом краю, питерская хмарь была отрезвляющей пощечиной, суровой, но действенной. Как-то сразу захотелось работать с удвоенной силой, а главное – появилось ясное видение, понимание того, чего в моем чудо-мире недостает и над чем предстоит поработать. Мысль моя засуетилась, забрякала всеми позвонками. Потрясающий своей инаковостью мир ждал моего прикосновения, проникновения и участия.

Глава 11

Мой шарабан желаний вновь катил по своей колее, да не просто катил, мчал на бешеной скорости. А я проносился в нем мимо всего петербургского многообразия, не замечая ничего вокруг. В скором времени видимость моя настолько рассеялась, что я вообще перестал отслеживать, что творится вокруг.

Однажды утром я проснулся, а у меня в гостях Галя. Спит в моей футболке, на моей постели, а я на раскладушке развалился, одна нога в дыре застряла, другая свесилась на пол.

Потер глаза, вгляделся в дрыхнущую Гальку, вспомнил. Они с Кирой еще вчера вечером пришли, говорили, что не могли дозвониться три дня и начали волноваться. Кира посидел часок и по делам поехал, а Галя осталась, ее манили перспективы томного вечера, но я ее разочаровал.

Не вдохновляли меня больше ее незатейливые прелести и неудержимая пылкость. После встречи с Мари я вообще все плотские радости жизни как-то иначе стал воспринимать. Не то чтобы они перестали меня интересовать, нет, не так. Я стал смотреть на них с какого-то другого, невидимого прежде ракурса, и оказался он приглядней и ярче чем тот, прежний. Связь с женщиной теперь представлялась мне не просто акробатическим трюком, но чем-то значимым, волнительным, можно сказать, сакральным.

Если спящую в моей постели Галю сложно было не заметить, то трезвонящий телефон и дверной звонок я игнорировал без труда и зазрения совести, особенно когда в мою обитель труда пытались прорваться родители.

Так в добровольной изоляции я провел неизвестно сколько времени. И вот произошло долгожданное чудо. Я даже не заметил, как весна уже начала потихоньку накладывать на Питер свои пока еще несмелые, румяные мазки. Как посветлели подсохшие мостовые, как задвигалась темная, степенная Нева, и местами зарозовело вечернее небо. Все тонкие, весенние краски были бы мною проигнорированы, если бы на фоне этого пробуждения и свежести я в один теплый и уже довольно светлый вечер не встретил ее.

Она стояла на противоположной от моего дома стороне Фонтанки. Узнать ее было не трудно по особенной детской грации, по старому пальто и огромному вязаному шарфу.

Я выскочил на Аничков мост и, распихивая прохожих локтями, стал пробиваться к ней, словно к маяку в неспокойном океане. Она заметила меня еще издалека и кротко улыбнулась, когда я подбежал, распугивая прикормленных голубей.

– Ты исчезла, и я думал, что мне все это приснилось, – проговорил я вместо приветствия.

– Извини, я не специально, – прозвенел ее драгоценный голос.

– Не надо, не объясняй ничего, просто скажи – ты ведь настоящая, правда?

– Конечно, – она рассмеялась.

– Хорошо, хорошо, – забредил я, хватая ее руку и поднося к губам.

Я целовал ее тонкие, холодные пальцы, ладони, кисти, а она стояла тихая и покорная, словно так и должно было быть, словно мы знали друг друга вечность и сейчас она кормила здесь голубей, потому что ждала, ждала назначенной мною встречи.

– Ты скучал? – вдруг спросила она, и я встрепенулся.

– Я искал тебя всюду, я даже хотел нарисовать тебя и оживить.

– Зачем?

– Я боялся, что ты мой сон.

– Я не сон, – прошептала она, беря мою руку. – Прогуляемся?

– Конечно!