Творец государей

При этом не стоило беспокоиться о том, что один из Долгоруковых повернет штыки преображенцев против императора. Во-первых – настроения в полку для такого были малоподходящими. Во-вторых – Серегин сам положил глаз на этого человека и изъял его из Москвы еще два дня назад, переправив в мир Славян, где пора было превращать разрозненные дружины в боеспособное регулярное войско. Нельзя сказать, что Василий Владимирович был сильно доволен этим перемещением, но верительная грамота в виде меча архистратига Михаила и весьма зловонное дело о поддельном императорском завещании сыграли свою роль, и князь теперь труждался на благо Великой Артании не за страх, а за совесть.

Историческая справка:В своих записках испанский посол герцог Лирийский сообщал о генерале-фельдмаршале Василии Владимировиче Долгорукове следующее:

– Человек умный, храбрый, честный и довольно хорошо знающий военное искусство. Он не умел притворяться и часто доводил искренность до излишества; был отважен и очень тщеславен; друг искренний, враг непримиримый; нельзя сказать, чтобы он ненавидел иноземцев, но и не жаловал их слишком. Он жил благородно, и я поистине могу сказать, что это такой русский вельможа, который более всех приносил чести своему отечеству…

Таким образом, в самый критический момент Преображенский полк оказался обезглавлен, Верховный совет, в котором зияли огромные бреши – тоже, и поэтому, когда с крыльца московского дворца провозгласили начало самовластного правления императора Петра Второго и были изданы указы, возвращающие старых соратников на прежние посты, то возражать против этого было уже некому. При этом сразу были арестованы князь Дмитрий Голицин и Остерман, с ходу попавшие в жернова возрожденной тайной канцелярии. Князя Василия Лукича Долгорукова везде искали, но никак не могли сыскать. В результате этот Тайный совет оказался укомплектованным исключительно старыми соратниками Петра Великого, что развязывало тому руки в его дальнейших действиях по захвату неограниченной власти в Российской Империи.

7 февраля (27 генваря) 1730 года. Полдень. Москва, Никольская улица, дом 13.

Молдавская княжна в изгнании Мария Дмитриевна Кантемир.

Если бы кто-то мог заглянуть в мое сердце, он наверняка был бы поражен тому, что в нем все еще тлеет огонь… Теплится угольками и никак не угаснет, хоть и пора бы. Окружающие не подозревают об этом; они видят только лед – лед сдержанности и благопристойности. Но жар, что горит в моей груди, продолжает сжигать меня, и я давно оставила всякие попытки пригасить его. Да, собственно, какие попытки? Такой уж я человек, что не могу просто отпустить то, что уже проросло во мне, что навек переплелось с моей сущностью, что изменило меня и привнесло в мою жизнь смысл и наполненность. Пусть и было все это спряжено со страданиями, и с несбыточными надеждами, и с жестокими разочарованиями, но оно возносило меня на вершины счастья, доступного мало кому из смертных…

Мне тридцать лет, но когда я смотрю в зеркало, то не вижу признаков той зрелой дамы, которой я должна бы уже стать подобно многим своим сверстницам. Взор мой по-прежнему ясен, лоб гладок, лицо хранит очертания четкого овала. Наверное, это действие того огня, что струится по моим венам… Не знаю, буду ли я столь свежа и через десяток годов, но сейчас некоторые очень удивляются, узнав мой возраст. Впрочем, я вовсе не думаю об этом. ОН все равно не вернется ко мне уже никогда…

Я могла бы устроить свою жизнь. Но это было бы обманом. Обманом себя и того человека, который будет рядом. Ведь душой я все еще с НИМ… Эта любовь будет со мной навеки. Жаркая, страстная, с горьким привкусом полыни и запретного счастья… Мечты, которые так и не сбылись, всегда будут тревожить меня грезами о прошлом…