Творец счастья

Но что значит папина фраза: «Рузанов навсегда исчезнет из твоей жизни»? С ним что-то случилось? Тогда я даже подумала, что он мертв.

Приехав в родительский дом и запершись с мамой в моей комнате, я сквозь слезы рассказала ей все с того момента, как мы познакомились с Кириллом. Ну, конечно, без интимных подробностей, а так, вкратце. Заостряя внимание лишь на тех моментах, где мы с ним были счастливы вместе.

– …и мы в Италию собирались, во Флоренцию… там он хотел меня замуж позвать… – уже не сдерживая рыдания, закончила я.

– Не плачь, милая, – утешала меня мама, обнимая и поглаживая по нечёсанной голове. – Все будет хорошо.

Поверить бы мне в эту фразу: «Все будет хорошо». Может быть, но кому хорошо-то будет? Отцу? Да, я буду сидеть под домашним арестом, он будет спокоен, что я не влипну в очередную ужасную историю, и да, ему будет хорошо. А маме? Она тоже будет чувствовать это «хорошо», наблюдая меня рядом с собой. А вот будет ли хорошо мне?

Я не могла понять, почему ничей телефон не отвечает. Даже Варин аппарат был отключен. Но она может быть на смене в больнице, тогда да, тогда отключен, потому что им запрещено болтать по телефону на работе. Собиралась перезвонить ей позже.

Варя позвонила сама и я была ужасно рада ее слышать. Она налетела на меня со свойственной ей безудержной эмоциональностью, я даже не успевала вставить ни слова. Но из ее монолога я хотя бы вкратце узнала о событиях той ночи, когда меня привезли в больницу в отключке.

– Кать, родная моя! Ты жива! Господи! Как я рада! Я ищу тебя по всей больнице уже час. Хорошо, что с тобой все в порядке. Родаки забрали, да? Ой, твой папань тут нашумел – никто не забудет! Девчонки говорили, что он и некто темноволосый голубоглазый, я так поняла, Кирилл твой, всю ночь в коридоре басом громыхали, спорили. Твой папань наезжал на него нехило! Но никто толком не может сказать, чем там у них все закончилось. Но трупы, говорят, не выносили, значит оба живы. А я на смену пришла, мне в двести четырнадцатую палату послеоперационного завезли, сказали, что девушку спасал и пулю в грудь получил. Я смотрю – это же твой телохранитель! Сразу мысль – тебя от пули закрыл. А-а-а! Я в панике кидаюсь по всем: «А Васильева где? С ней что?» Никто толком не может ответить, только дежурная ночной смены мне рассказала, что тебе томографию сделали и рентген, запеленали в бандаж и утром тебя родители забрали.

– Да, Варь… – пыталась я вставить свои пять копеек, но это было невозможно.

– Я бегом к тому Герасиму, – взволнованно продолжала Варя, – смотрю, нормально – крепкий, все показатели в норме, выживет, значит. А ты знала, что его на самом деле Мирослав зовут, а фамилия Герасимович? Прикинь, Мирослав написано в карте. Красиво, а?

– Да, – соглашалась я, а сама все думала, что ночью в больнице мой папа на Кирилла ругался. Ну и, конечно же, ясен перец, о чем был разговор. Я из-за Рузанова попала в опасную ситуацию, чуть меня не убили, и все в таком духе… Хорошо, что Герасим, то есть, Мирослав, защитил. Ой, мля-я-я, он ведь меня закрыл своим телом. А если бы его насмерть?! От ужаса до сих пор волосы стоят дыбом. Вспомнила: точно, перед выстрелом видела перед глазами синюю куртку Герасима, и он был не в бронежилете. Герасим, Мирослав, я обязана тебе жизнью!

Но постойте, Кирилл был там, рядом со мной. Не бросил меня. Но папа… папа его выгнал. Вот хрень какая! Слезы сами наворачиваются на глаза, а в сердце проникает невыносимая боль.

Я люблю его. Как мне без него жить теперь? Он ушел и отрезал меня от своей жизни…

Сегодня я знаю, о чем был их разговор в больнице, но от этого знания легче не становится.

Медленно помешиваю тесто для торта, пытаясь восстановить дыхание и унять дрожь в руках.

– Катюша, милая, не надо плакать, – мама подходит и обнимает за плечи. – Ты же слышала, как я ругалась вчера на папу. Он обещал все исправить.

– Мам, а если Кирилл не захочет? Если обиделся… если… – горло сжимает ком отчаяния и я не могу договорить.

– Если папа не сможет все исправить, не волнуйся, я поеду и поговорю с твоим Кириллом. Он же умный, он все поймет…

Телефонная трель обрывает наш разговор и я бросаюсь к своему аппарату. Может это Кирилл?

Снова Варя. Я вздыхаю разочарованно и отвечаю.

– Катюха, твой к Славе приходил. Выглядит – краше в гроб кладут, – шепчет она.

– Кто, Слава? – спрашиваю я, не понимая, кто там в гроб собрался.

– Да нет же, Кирилл твой, – чуть громче, но все еще шепотом сообщает она. Видимо, спряталась в подсобке, чтобы мне позвонить втихаря. – Глаза красные, запавшие, исхудавший какой-то. Видно, бессонные ночи были, переживал. А ты как, Кать?

– Я тоже переживаю, – признаюсь я подруге. А кому ж еще признаться, если не ей.

Ухожу в свою комнату, чтобы спокойно поговорить без свидетелей.

– Эх, жаль, я была занята, и не поговорила с Кириллом, – сокрушается Варя, а я вспоминаю, что слышала запись разговора отца с Кириллом и мой родитель «выбил» из него клятву: «Не приближаться ко мне и исключить всяческие контакты».

Что тут Варя скажет ему теперь? Чего попросит? Если Кирилл дал слово – он его сдержит.