Творец сновидений

Закончив виток, я вошел в атмосферу, и немного спустя вокруг запел ветер. Небо из индигового превратилось в фиолетовое, потом в темно-лазурное. Несколько прядей облаков растрепались между реальностью и небытием. Место моего приземления практически являлось двором дома Мэрилинга. Прихватив с собой небольшую сумку, я оставил корабль и зашагал к башне, возвышавшейся в миле от моего корабля.

Я медленно шел по знакомой дороге, тихонько насвистывая. Птицы в кронах вечно-зеленых деревьев подхватили мотив, возник запах невидимого моря… Ничто не изменилось с тех пор, когда я впервые вышел на битву с богами, наивно надеясь обрести забвение и найдя нечто противоположное.

Воспоминания сменяли одно другое, словно цветные слайды, а я все шагал, с радостью встречая на своем пути сначала громадный, поросший мхом валун, потом колоссальное партэновое дерево; чуть позже — кррибла, помесь лошади с собакой бледно-лилового цвета, с длинными ресницами и короной розовых перьев на макушке, быстро убежавшего прочь… и желтый парус — когда показалось море, причал Мэрилинга на берегу бухты и, конечно же, башня. Гладкая, как бивень, и невероятно древняя.

Еще древнее меня.

Последние сто ярдов я бежал, а добежав, застучал по решетке, закрывавшей арочный вход в маленький внутренний дворик. Минуты через две показался молодой пейанец и остановился по ту сторону, рассматривая меня.

Я обратился к нему по-пейански.

— Меня зовут Фрэнк Сандо. Я пришел увидеть Дра Мэрилинга.

После этих слов пейанец открыл решетку. Но, согласно обычаю, ответил он лишь после того, как я вошел во двор.

— Привет тебе, Дра Сандо. Дра Мэрилинг примет тебя, как только колокол известит о приливе. Позволь проводить тебя к месту для отдыха. Там тебя ждут легкая еда и освежающие напитки.

Поблагодарив его, я последовал за провожатым по винтовой лестнице.

В отведенной комнате я немного перекусил и закурил сигарету. До прилива оставалось больше часа, поэтому я высунулся в широкое окно и стал наблюдать за океаном…

Вы скажете — странный образ жизни? Возможно. Раса, умеющая практически все, где человек — такой, как Мэрилинг — способен творить миры — может позволить себе некоторые странности. Мэрилинг мог бы стать богаче меня и Бэйкера, вместе взятых, и помноженных на тысячу, — но он выбрал башню на крутом берегу моря и тихий лес за ней.

И решил жить здесь до самой смерти, что потихоньку и делал.

Я не стану морализировать и говорить о стремлении к одиночеству, или нелюбви к контактам со сверхцивилизованными расами, или отвращение к любому обществу, включая соплеменников. Любое объяснение будет слишком примитивным. Он жил здесь, потому что хотел жить здесь, и не будем вдаваться в подробности.

При всем при том мы с ним были родственными душами, я и Мэрилинг, несмотря на наше различие. И я так и не смог понять, каким образом он сумел разглядеть тлеющий огонек Силы внутри несчастного инопланетника, подошедшего к воротам его башни много столетий тому назад; уставшего от скитаний, напуганного Временем, просящего совета у расы, которую считали Старейшей.

Неописуемый страх охватил меня в ту пору. Как передать мой ужас — видеть, как все умирает и все умирают?! Я совершил единственно возможное — я отправился на Мегапею.

Не должен ли я рассказать вам немного о себе? Еще не пробил колокол и я успею это сделать.

Я родился на Земле в середине ХХ-го века. В тот интересный период истории, когда человек, успешно разделавшись с многочисленными табу и зашвырнув подальше условности и традиции, веселился напропалую, пока не обнаружил, что ничего, собственно, не изменилось. Он был таким же мертвым, когда умирал. И, как и прежде, перед ним стояла вечная проблема жизни и смерти. Мальтус оказался прав!

Я записался в армию, бросив колледж в конце второго курса на произвол судьбы. Вместе со мной пополнил ее ряды и младший брат, за плечами которого была только школа. Там и вошел в мою жизнь Токийский залив…

Возвращение в колледж, чтобы стать инженером, было тут же признано ошибкой — захотелось поступить на медицинский. На моей извилистой дороге поочередно возникали увлечения: то биологией, то экологией… Мне шел двадцать шестой год. И шел 1991 год от рождества Христова. Отец мой умер. Мать вышла замуж еще раз. Я влюбился в девушку, предложил ей руку и сердце, она их не приняла — и я стал добровольцем, возжелавшим принять участие в одной из первых попыток достичь иной звездной системы.

Разнообразная подготовка только содействовала этому. Я был заморожен. Срок хранения предусматривал столетнее путешествие. Мы достигли Бэртона и начали создавать колонию. Где-то в конце первого года я подхватил местную болезнь, у которой не было названия и от которой не было никаких средств. В той же камере я был заморожен вторично.