Творцы и памятники

— Поручик Глеб Васильевич Алехнович, — был ответ. — Мы его Глебушкой зовем. Небо любит до безумия. Но, увы, несчастье — близорукость. А ведь хорошее зрение для пилота — первое дело. Из-за этого его и в Севастопольскую авиационную школу не приняли, и в нашей Гатчинской офицерской воздухоплавательной тоже отказ последовал. Еле-еле упросил, чтоб разрешили брать его с собой как пассажира наблюдателем для разведки с воздуха. Но это бывает редко, а в остальное время он на аэродроме. Рвется в небо, а небо для него закрыто.

— Но машину-то он, надеюсь, не поломает?

— Как знать… — Собеседник пожал плечами. — К ручке управления Алехновичу строго-настрого запрещено прикасаться. Может быть, пригляделся кое к чему.

С тревожным чувством наблюдал Яков Модестович за тем, как разбегается, поднимается в небо пилотируемый Алехновичем самолет — результат многих месяцев упорного и тяжелого труда. Машина тем временем начала выписывать восьмерки.

— Одна, другая, третья, — услышал Яков Модестович. — Смотрите, пять восьмерок описал! На пятьдесят метров поднялся и выше идет. Еще бы приземлиться ему на площадке размером не более пятидесяти квадратных метров — и всю программу экзамена на звание летчика выполнит. Когда же он это так научиться успел?

Самолет опустился, пробежав по земле совсем немного. Гаккель подошел к вылезшему из кабины летчику.

— Да вы же прирожденный воздухоплаватель! Мне очень понравился ваш полет.

— А мне — ваша машина.

— Хотите быть ее постоянным пилотом? Я нуждаюсь в таком человеке.

— Хочу, — не смея верить своему счастью, прошептал Алехнович.

«Констатирован исторический факт…»

…Снова подъем, восьмерки, плавная посадка… Не только Гаккель восхитился полетом Алехновича. Опытные пилоты качали головами и говорили: «Нельзя, чтоб такой талант пропадал».

Через три дня после первого полета Алехновича 16 июля 1911 года на поле Гатчинского аэродрома прибыла специальная комиссия Всероссийского аэроклуба. Алехнович блеснул мастерством.

— Поздравляю вас с пилотским дипломом, — сказал председатель комиссии, когда машина опустилась на землю.

Вечером на даче Гаккеля отмечали это событие: пели песни, пили шампанское, провозглашали тосты за будущие успехи. Улучив момент, Яков Модестович отвел Алехновича в сторону.

— Через месяц в Царском Селе большая авиационная выставка и соревнования. В их программу входит междугородный перелет: Царское Село — Красное Село — Царское Село. Полетите?

— Это очень важно?

— Исключительно. Насколько я знаю, вы один — если возьметесь, полетите на самолете отечественной конструкции. Все «короли воздуха» — Ефимов, Агафонов, другие — поднимутся на «иностранцах»: «фармане», «блерио» и так далее. А состязания весьма серьезные. Будут военные, промышленники, то есть люди, от которых зависит, быть или не быть отечественной авиации; продолжать по-прежнему ввозить машины из-за границы или же поддержать меня и других энтузиастов, отнестись к нам серьезно, поверить в нас. Ну, так как?

— Полечу, — сказал Алехнович.

«Короли воздуха», отличные летчики, были уверены в своих аэропланах, в своем успехе. Разобранные машины они погрузили на телегу и повезли. Алехнович же не хотел терять ни одного дня. Вместе с Володей Булгаковым, ставшим теперь механиком, он перелетел в Царское Село.

Аэроплан стоит в палатке-ангаре. Булгаков тщательно проверяет каждый болт, каждую гайку. Алехнович ходит по Софийскому полю, внимательно вглядываясь, отмечая неровности, запоминая каждый выступ, каждую канавку. Не ошибиться бы при взлете и при посадке, проехать ровно и прямо.

— Глебушка, — кричит Володя, — а ты знаешь, конкурентов осталось совсем немного! Не верят летчики, что их машины могут большое расстояние одолеть. А Якова Модестовича сможет, как ты думаешь?

— Видно будет, — не отрывая глаз от земли, говорит Алехнович. — Ты трос проверял?

И вот настал день состязаний. Август 1911 года. Трибуны летного поля заполнила толпа. Яркое солнце, голубое небо, на высоких столбах полощутся разноцветные флаги. Из блестящих жерл медных труб рвутся звуки маршей. Длинные платья женщин, котелки, жилеты и фраки мужчин, погоны и золотое шитье русских и иностранных военных, черные, огромные аппараты фотокорреспондентов, звонкие голоса продавцов лимонада, сладостей и пирожков. Рев мотора перекрывает все. Это поднимается очередной самолет. Вот уже опустело летное поле, запах выхлопных газов развеялся, машины ушли в свой неблизкий путь. Кто спустился с трибун на землю, кто просто растянулся на траве. Голоса притихли, все ждут; только дети гоняются друг за другом.

Вдали послышался рокот мотора. Вот самолет ближе, ближе, опускается на поле, отгороженное от трибун канатом. Края крыльев у машины гибкие, по бокам фюзеляжа два бензиновых бака. Да это же «гаккель-VII». Следом показались «блерио», «моран» и «этрих».

На следующий день с утра Алехнович опять был у самолета. Яков Модестович пришел позже, развернул газету.