Читаем Творцы и памятники полностью

Никто не улыбнулся в ответ, не подхватил оживленных интонаций Гаккеля. Ему подали бумажку и, пока он читал, радостное выражение на его лице сменялось хмурым. Это было извещение управления Октябрьской железной дороги. Тепловоз слишком тяжел, говорилось там, он будет оказывать чрезмерно большую нагрузку на рельсы, а потому выход из порта и проезд до станции Ленинград-первый ему запрещается.

— Как же так?.. — Яков Модестович изумленно поднял глаза. — Хоть наша машина действительно очень тяжела, но нагрузка на каждую ось даже ниже нормы. Поеду доказывать…

Начальник Октябрьской железной дороги инженер Фремке изучал в своем кабинете графики движения поездов, как вдруг стремительным шагом вошел невысокий плотный человек с коротко подстриженными усами.

— Инженер Гаккель. — Незнакомец протянул руку.

— Конструктор тепловоза?

— Вот именно. Того самого, что по милости ваших работников держат взаперти…

— Но ведь он действительно тяжел. Вы не железнодорожник, не знаете, насколько быстро разрушаются рельсы, если на них приходится слишком большая нагрузка. А по мосту через реку Екатерингофку ваш тепловоз вообще не перейдет.

— Ваши работники ввели вас в заблуждение. Они не представляют, что такое тепловоз, и боятся всего, связанного с этой машиной. Он давит на рельсы с ничуть не большей силой, чем обычный паровоз. Хотите, можете поехать и осмотреть его.

Такого случая еще не было, чтоб начальник железной дороги осматривал машину. Но целый день инженер Фремке не отходил от тепловоза. В кабинете его не смолкали звонки, в приемной сидели посетители, а он все нагибался, смотрел тележки, поднимался внутрь, переходил из генераторного отделения в дизельное, стоял в кабине машиниста, долго просматривал расчеты и чертежи.

— Хорошая машина, — сказал он наконец. — Есть, конечно, недостатки. Например: к двигателям трудно подбираться — значит, будет сложен ремонт. Но вообще молодцы! Совершенно новая конструкция, и все нормы соблюдены. Нет, он не окажет разрушающего действия на рельсы.

— Значит, можно ехать?

— Можно. Давайте, я сам подпишу путевые документы. Только не забудьте: подъезжая к мосту через Екатерингофку, замедлите ход. Речушка скверная, и мост слабоват… Ну давайте…

«…В память В.И. Ленина»

Дежурный по станции со страхом докладывал диспетчеру:

— Прибыл состав, а ни в голове, ни в хвосте паровоза нет. Какой силой идет, непонятно.

— Да разберитесь вы получше, — раздраженно сказал диспетчер.

Дежурный приблизился. Какая-то странная машина впереди состава — без котла, без трубы. Но если это не паровоз, так что же? Дежурный внимательно разглядывал локомотив, как вдруг увидел надпись на кузове: «Тепловоз системы Я.М. Гаккеля… в память В. И. Ленина». Так это, выходит, тепловоз. О подобных машинах дежурный кое-что слыхал, но увидеть такую здесь, на глухой станции за Вологдой, не ожидал. И пассажиры, и железнодорожники — все обступили диковинную машину.

— Ну, а чем он, скажем, лучше паровоза? — расспрашивали машиниста.

— Топлива в четыре раза меньше потребляет — раз; в воде не нуждается — два; котел все время прочищать от накипи не нужно — три; ходит плавно — четыре. Ну и вообще управлять удобно, чисто.

Как такому не поверишь — аккуратен, в отличие от обычных чумазых паровозных машинистов.

А тепловоз шел из Ленинграда в Москву не по кратчайшей магистрали, соединяющей эти города. Она была день и ночь загружена бесконечными пассажирскими и грузовыми поездами. Тепловоз требовалось испытывать на ходу, он вклинивался в графики, мог помешать — поэтому его пустили по линии, сравнительно свободной, — Ленинград — Вологда — Череповец — Ярославль — Москва. Это была глубинка России.

Путь лежал через Волховстрой. Узнав о прибытии тепловоза, на станцию Званка приехал Генрих Осипович Графтио. Старые друзья встретились радостно. Вспомнили далекие годы молодости и первый петербургский трамвай.

— А теперь вот до первого тепловоза дожили, — сказал Графтио.

— И до первой гидроэлектростанции, — отозвался Гаккель.

Он успел побывать на строительстве, и масштабы его поразили. Как все это было непохоже на маленькую гидроэлектростанцию в Сибири, которую он строил когда-то! И еще вспомнил он теперь уже далекий и в то же время такой еще близкий 1921 год, когда оба они не знали, что будет с их проектами. Вспомнили человека, который понял и оценил значение обоих проектов, дал им ход. И вот тепловоз, созданный в память этого человека, уже мчится по рельсам, и строительство Волховской гидроэлектростанции идет полным ходом…

Наутро пришла пора расставаться. Тепловоз дал последний гудок и двинулся в путь.

Он шел мимо заснеженных полей, мимо дремучих лесов, мимо глухих деревень, мимо разъездов, где жизнь текла сонно и однообразно. И мысль о прошедших и грядущих переменах овладевала людьми, перед которыми показывалась вдруг огромная, быстро мчащаяся, невиданная машина с надписью большими белыми буквами на боку: «Тепловоз… в память В.И. Ленина».

Вначале была мысль

Перейти на страницу:

Все книги серии Пионер — значит первый

Похожие книги

120 дней Содома
120 дней Содома

Донатьен-Альфонс-Франсуа де Сад (маркиз де Сад) принадлежит к писателям, называемым «проклятыми». Трагичны и достойны самостоятельных романов судьбы его произведений. Судьба самого известного произведения писателя «Сто двадцать дней Содома» была неизвестной. Ныне роман стоит в таком хрестоматийном ряду, как «Сатирикон», «Золотой осел», «Декамерон», «Опасные связи», «Тропик Рака», «Крылья»… Лишь, в год двухсотлетнего юбилея маркиза де Сада его творчество было признано национальным достоянием Франции, а лучшие его романы вышли в самой престижной французской серии «Библиотека Плеяды». Перед Вами – текст первого издания романа маркиза де Сада на русском языке, опубликованного без купюр.Перевод выполнен с издания: «Les cent vingt journees de Sodome». Oluvres ompletes du Marquis de Sade, tome premier. 1986, Paris. Pauvert.

Донасьен Альфонс Франсуа Де Сад , Маркиз де Сад

Биографии и Мемуары / Эротическая литература / Документальное
Девочка из прошлого
Девочка из прошлого

– Папа! – слышу детский крик и оборачиваюсь.Девочка лет пяти несется ко мне.– Папочка! Наконец-то я тебя нашла, – подлетает и обнимает мои ноги.– Ты ошиблась, малышка. Я не твой папа, – присаживаюсь на корточки и поправляю съехавшую на бок шапку.– Мой-мой, я точно знаю, – порывисто обнимает меня за шею.– Как тебя зовут?– Анна Иванна. – Надо же, отчество угадала, только вот детей у меня нет, да и залетов не припоминаю. Дети – мое табу.– А маму как зовут?Вытаскивает помятую фотографию и протягивает мне.– Вот моя мама – Виктолия.Забираю снимок и смотрю на счастливые лица, запечатленные на нем. Я и Вика. Сердце срывается в бешеный галоп. Не может быть...

Адалинда Морриган , Аля Драгам , Брайан Макгиллоуэй , Сергей Гулевитский , Слава Доронина

Детективы / Биографии и Мемуары / Современные любовные романы / Классические детективы / Романы
100 рассказов о стыковке
100 рассказов о стыковке

Р' ваших руках, уважаемый читатель, — вторая часть книги В«100 рассказов о стыковке и о РґСЂСѓРіРёС… приключениях в космосе и на Земле». Первая часть этой книги, охватившая период РѕС' зарождения отечественной космонавтики до 1974 года, увидела свет в 2003 году. Автор выполнил СЃРІРѕРµ обещание и довел повествование почти до наших дней, осветив во второй части, которую ему не удалось увидеть изданной, два крупных периода в развитии нашей космонавтики: с 1975 по 1992 год и с 1992 года до начала XXI века. Как непосредственный участник всех наиболее важных событий в области космонавтики, он делится СЃРІРѕРёРјРё впечатлениями и размышлениями о развитии науки и техники в нашей стране, освоении космоса, о людях, делавших историю, о непростых жизненных перипетиях, выпавших на долю автора и его коллег. Владимир Сергеевич Сыромятников (1933—2006) — член–корреспондент Р РѕСЃСЃРёР№СЃРєРѕР№ академии наук, профессор, доктор технических наук, заслуженный деятель науки Р РѕСЃСЃРёР№СЃРєРѕР№ Федерации, лауреат Ленинской премии, академик Академии космонавтики, академик Международной академии астронавтики, действительный член Американского института астронавтики и аэронавтики. Р

Владимир Сергеевич Сыромятников

Биографии и Мемуары
Идея истории
Идея истории

Как продукты воображения, работы историка и романиста нисколько не отличаются. В чём они различаются, так это в том, что картина, созданная историком, имеет в виду быть истинной.(Р. Дж. Коллингвуд)Существующая ныне история зародилась почти четыре тысячи лет назад в Западной Азии и Европе. Как это произошло? Каковы стадии формирования того, что мы называем историей? В чем суть исторического познания, чему оно служит? На эти и другие вопросы предлагает свои ответы крупнейший британский философ, историк и археолог Робин Джордж Коллингвуд (1889—1943) в знаменитом исследовании «Идея истории» (The Idea of History).Коллингвуд обосновывает свою философскую позицию тем, что, в отличие от естествознания, описывающего в форме законов природы внешнюю сторону событий, историк всегда имеет дело с человеческим действием, для адекватного понимания которого необходимо понять мысль исторического деятеля, совершившего данное действие. «Исторический процесс сам по себе есть процесс мысли, и он существует лишь в той мере, в какой сознание, участвующее в нём, осознаёт себя его частью». Содержание I—IV-й частей работы посвящено историографии философского осмысления истории. Причём, помимо классических трудов историков и философов прошлого, автор подробно разбирает в IV-й части взгляды на философию истории современных ему мыслителей Англии, Германии, Франции и Италии. В V-й части — «Эпилегомены» — он предлагает собственное исследование проблем исторической науки (роли воображения и доказательства, предмета истории, истории и свободы, применимости понятия прогресса к истории).Согласно концепции Коллингвуда, опиравшегося на идеи Гегеля, истина не открывается сразу и целиком, а вырабатывается постепенно, созревает во времени и развивается, так что противоположность истины и заблуждения становится относительной. Новое воззрение не отбрасывает старое, как негодный хлам, а сохраняет в старом все жизнеспособное, продолжая тем самым его бытие в ином контексте и в изменившихся условиях. То, что отживает и отбрасывается в ходе исторического развития, составляет заблуждение прошлого, а то, что сохраняется в настоящем, образует его (прошлого) истину. Но и сегодняшняя истина подвластна общему закону развития, ей тоже суждено претерпеть в будущем беспощадную ревизию, многое утратить и возродиться в сильно изменённом, чтоб не сказать неузнаваемом, виде. Философия призвана резюмировать ход исторического процесса, систематизировать и объединять ранее обнаружившиеся точки зрения во все более богатую и гармоническую картину мира. Специфика истории по Коллингвуду заключается в парадоксальном слиянии свойств искусства и науки, образующем «нечто третье» — историческое сознание как особую «самодовлеющую, самоопределющуюся и самообосновывающую форму мысли».

Р Дж Коллингвуд , Роберт Джордж Коллингвуд , Робин Джордж Коллингвуд , Ю. А. Асеев

Биографии и Мемуары / История / Философия / Образование и наука / Документальное