"Случилось это тогда, когда страною правил еще благословенный император Александр III, а я еще не перешел с военной службы на статскую. Полк наш во время летних маневров встал на постой в селе Провалихине. Солдат разместили по хатам, а офицеров пригласил в усадьбу старый помещик - отставной статский советник Прокофий Георгиевич Провалихин. Светлыми летними вечерами сидели мы на дощатой веранде и слушали рассказы старого барина о молодых годах его петербургской службы.
И вот однажды зашел разговор о Пушкине. Хозяин наш имел счастье повстречать его на балу незадолго до его гибели. Со всей живостью описывал он, как танцевал Александр Сергеевич с Натальей Николаевной. И тут один молодой корнет возьми да и спроси, правда ли, мол, говорят, что супруга поэта была косоглазой.
Прокофий Георгиевич подтвердил этот факт, и в этот момент поручик Латынин совершенно неуместно добавил: "Выражалось это косоглазие в том, что, танцуя на балу со своим мужем, одним глазом она постоянно смотрела на Пушкина. Другой же глаз при этом все время непроизвольно поглядывал на Дантеса". При этом Латынин добавил, что это-то косоглазие и стало причиной той роковой дуэли.
Тут-то я и не выдержал. С детства я уважал Пушкина и, следовательно, почтительно относился и к его покойной супруге. Для меня было чудовищным слышать такие слова из уст русского офицера, и я вызвал Латынина на поединок. Дуэль, к счастью, закончилась примирением. Обменявшись двумя выстрелами мимо, мы пожали друг другу руки. Но очень скоро слух о дуэли дошел до Анны Тимофеевны. Когда она спросила, из-за кого я стрелялся, ей рассказали: из-за Натальи Гончаровой. Ни сама она, ни ее батюшка Тимофей Карпович не знали, что так звали супругу великого стихотворца, а посему помолвка была расстроена".
- Глупо-с, - резюмировал Граммофон.
- Знаю, - подтвердил Вольдемар.
- Однако, может, оно и к лучшему. Представляете, насколько скучна была б ваша жизнь, женись вы на дочери управляющего? Коль уж к косоглазой покойнице приревновала, то к живым красавицам ревновала б тем более.
- Ладно, кот, что делать-то будем?
- Что-что! Придется идти к Бабе Яге.
- Что, к настоящей?
- Ну не к резиновой же.
- Какой-какой?
- Ну, в смысле гуттаперчевой. Классная, кстати, идея, резиновая Баба Яга, а, Вольдемар Афанасьевич?
Но отставший от века Вольдемар смысла этой идеи не понял. Поэтому он только кивнул головой в ответ, о чем-то задумавшись.
Так кот и Вольдемар снова спустились в метро, и, доехав до станции Щелковская, вышли у автовокзала. Путь их лежал в пределы бывшего Домнинского уезда бывшей Костромской губернии, где в до сих пор еще диком лесу, нехоженом пока что местными грибниками, нашла свой приют знаменитая избушка на курьих ножках. Перед самым отъездом из Первопрестольной, разменяв у еще одного обрадованного таксиста пару золотых червонцев, Вольдемар оделся, как обычный советский человек образца 2016 года. Будучи облачен в джинсовый костюм швейной фабрики "Большевичка", Вольдемар сел в автобус. В синей спортивной сумке с белой надписью "Динамо" был, как и раньше, спрятан кот Граммофон. Через четыре часа пути кот шепнул ему из сумки, что пора выходить. Остановившись на ничем не приметном месте, автобус тут же рванул дальше по маршруту "Золотого Кольца", оставив на обочине Граммофона и Вольдемара.
- Будете использовать мой хвост вместо компаса, - предложил Граммофон, когда автобус удалился. Высунув хвост из сумки, кот стал показывать направление.
Три с лишним часа шел Вольдемар по лесу, пока не набрел на поляну, покрытую сверху маскировочной сетью. Посреди поляны стояла та самая бревенчатая избушка. Покоилась она, как на сваях, на громадного размера куриных ногах, напоминающих, скорее, лапы доисторического ящера тиранозавра.
- Здесь какое-то заклинание надо сказать? - спросил Вольдемар.
- Нет, изба меня в лицо знает. Я ведь вырос в здешних местах. Пойдем.
Едва кот и Вольдемар приблизились к невиданному архитектурному сооружению, перед их лицом, шипя пневматическим приводом, гостеприимно опустилась входная аппарель.
- Бабуля-я-я! - протяжно замяукал Граммофон, резво вбежав в помещение.