Творцы русской идеи

Любовь к женщине — любовь к родине. Я уже говорил о проникновенном патриотизме Розанова. В статье «Возле русской идеи» (1911) (речь шла о ней выше) он пишет о своей вере в великое предначертание нашей страны. Упоминается Бисмарк, который в бытность свою прусским послом в Петербурге однажды заблудился на медвежьей охоте. Он был в санях, и возница успокаивал его: «Ничего, выберемся!» Так и произошло… Так произойдет и с Россией, убежден Розанов: какие бы беды ни свалились на страну и народ, они «сдюжат», выйдут из напасти.

Иные немцы пренебрежительно отзываются о русских, считают русских мягкими, женственными, только себя «мужчинами», свой характер «железным». Им отвечает Розанов: ««Женственное качество» у русских налицо: уступчивость, мягкость. Но оно сказывается как сила, обладание, овладение. Увы, не муж обладает женою, это только кажется так, на самом деле жена «обладает мужем», даже до поглощения. И не властью, не прямо, а таинственным «безволием», которое чарует «волящего» и грубого и покоряет его себе, как нежность и миловидность. Что будет «мило» мне — то, поверьте, станет и «законом» мне»²³. Вот на что не обращают внимания «железные немцы». Бисмарк, правда, составляет в некотором роде исключение. Он не только усвоил русское слово «ничего», произнося его в критических ситуациях. Он был убежден, что «…в сочетании с мужественною тевтонскою расою — они [русские] дали бы или дадут со временем чудесный человеческий матерьял для истории»²⁴.

Этого не понимают и те, кто сегодня живет во власти антирусских настроений. С одной стороны, такие клеймят Россию как «тысячелетнюю рабу», а с другой — бросают ей нелепый и прямо противоположный упрек в шовинизме и угнетении других народов. Им бы почитать Розанова! Как могла «тысячелетняя раба» к началу XX века превратиться в передовую страну Европы, стать мощной хозяйственной и военной державой с высокой вольнолюбивой культурой?

Российская империя создавалась не «железом и кровью» (как империя Бисмарка), не за счет подавления. Русь вообще возникла на Украине («Киев — мать городов русских»); то, что потом произошло, было не присоединением, а воссоединением двух братьев по одной семье. Грузины и армяне искали у русских защиты от мусульманского геноцида. Кавказ был завоеван, но не раздавлен, горцам оставили их веру, язык и обычаи, их не превращали насильственно в русских, хотя русским мог стать каждый по своей воле: для этого достаточно было креститься.

Вернемся, однако, к Розанову. До сих пор мы рассматривали его духовное развитие и современное значение как философа, публициста, литературного критика. До 1911 года никто не решился бы назвать его писателем. В лучшем случае — очеркистом (в молодые годы он опубликовал серию очерков о своем путешествии по Волге — «Русский Нил»). Но вот выходит «Уединенное». Реакция Горького нам известна. Ведущий критик того времени М. Гершензон был в восхищении. Да и сам Розанов считал «Уединенное» лучшим и любимым своим произведением. Заговорили об открытии Розановым нового литературно-философского жанра. Специфика жанра — не просто в исповедальности. Блаженный Августин, Руссо, Толстой — каждый оставил свою «Исповедь», максимальной откровенностью нельзя было удивить. Не нов был жанр и литературных фрагментов: немецкие романтики довели его до совершенства. Но у Новалиса и Фридриха Шлегеля каждый фрагмент предельно обдуман и отточен. А тут порой какие-то обрывки мыслей и впечатлений, зарисовки — иногда завершенные, иногда оборванные на полуслове, как бы записанные на ходу, как они пришли в голову. Иногда автор фиксирует и обстоятельства их возникновения, уверяет, что место и обстановка всегда указаны «абсолютно точно» ради опровержения фундаментального положения сенсуализма: нет ничего в интеллекте, чего раньше не было в чувствах. Розанов убежден, что его интеллект живет самостоятельной жизнию, порой даже противодействует им.

Итак, пред нами «поток сознания». Одновременно это «поток переживаний». Розанов был недоволен рецензентами «Уединенного», за то, что они приписывали ему «демонизм», но не заметили главного — интимности. Это боль: какая-то беспредметная, беспричинная, почти непрерывная. У Розанова, по собственному признанию, — «фетишизм мелочей»²⁵, и поскольку в этом «мимолетном» читатель находит не только нечто удивительно знакомое, но содержательные обобщения, он внимателен к прозе Розанова. В «Уединенном» появляется отсутствовавшее ранее у Розанова лирическое начало, но философское не исчезает, перед нами — лирико-философская проза.