Ты

Ветер по-прежнему бесновался вокруг остановки, злясь, что не может меня достать, а надо мной склонился мой недавний сосед по очереди в супермаркете и хлопал меня по щекам, приводя в чувство. К его собственному «аромату» добавился водочный запах: видно, чекушку свою он уже приголубил. Зелёный дракон ещё плескался в бутылке, и я впустила в себя ещё пару глотков. Какой смысл во всём этом? Какой толк топтать асфальт и дышать мертвящей вьюгой, если моему ангелу-хранителю недостаточно той любви, которую я ему даю?

– Айда, айда, – повторял сосед, помогая мне встать со скамейки. – Тебя как звать-то, красавица?

– Лёня, – двигая моими губами, ответил дракон.

– А я – Манька… А погоняло у меня – Воробьиха. Слушай, я на мели нынче, а у тебя бабло должно водиться: по тебе видно. Зайдём-ка сначала за бухлом да жрачкой, а то мне тебя даже угостить-то нечем, жар-птицу мою ненаглядную…

Итак, сей «ароматный» субъект оказался женщиной… Впрочем, этим словом назвать такое существо язык как-то не поворачивался. Женщина в моём представлении – это что-то нежное, изящное, чистое и красивое, а передо мной была просто женская особь вида «алконавт обыкновенный». Работала Воробьиха дворником и пила по-чёрному, был у неё за плечами и небольшой срок в колонии. По дороге к супермаркету она сообщила мне о себе ещё один важный факт:

– Я, эт-самое… баб люблю. С мужиками выпить только могу, а в постели мне бабёнку надо. Есть у меня одна мадам… Тонька, разведёнка. Тоже выпивку любит, а мужики, говорит, козлы… Вот, ко мне, значит, и приласкалась… На безрыбье и рак рыба, а на безмужье и Манька Воробьиха – мужик. Но сегодня пусть гуляет лесом, сегодня у меня гостья получше… Когда ж мне ещё счастье-то такое выпадет – жар-птицу поймать?

Мои белые элегантные сапоги стучали каблуками следом за растоптанными кирзачами Воробьихи. А что поделать? Не нашлось пока лекарства для разбитого сердца Герды, закружила её метель, запорошила и разум, и дорогу. Цедя через соломинку коктейль из безумия, зелёного драконьего огня и чёрного океана безысходности, я уже не различала, где плодородная почва для размышлений, а где просто городская грязь… Грязь, на которой не могло вырасти ничего, кроме больных трущобных одуванчиков.

Щедрой рукой я заплатила за «бухло и жрачку» и попала в «хоромы» Воробьихи – однокомнатную квартирку. В этом царстве тараканов, пустой стеклотары, тряпья и хлама даже присесть было сложно, не испачкавшись при этом, и на табуретку Воробьиха галантно постелила для меня свою робу, вывернув её подкладкой наружу. В углу под кухонной мойкой воняло переполненное мусорное ведро, а по столу, среди хлебных крошек, грязных консервных банок и тарелок нагло и неторопливо полз жирный таракан. Воробьиха мигом смахнула со стола всё лишнее, а усатого наглеца щелчком запустила в полёт через всю кухню.

Есть и пить в такой антисанитарии не хотелось… Вино я отхлебнула прямо из горлышка картонного пакета: предложенный мне стакан выглядел сомнительно. А Воробьиха, стащив со всклокоченной головы шапчонку, вовсю уплетала тушёнку прямо из банки, откусывая большие куски хлеба.

– Ты чего не ешь? Вот, бери колбасу, хлебушек… Ну, и рассказывай давай, что у тебя стряслось…

Что у меня стряслось? Да просто небо рухнуло на меня, изранив с головы до ног осколками звёзд… Но разве об этом расскажешь, не прослыв чокнутой? И поймёт ли суть моей проблемы моя собутыльн… то есть, собеседница? Обнаружение сходства облика человека и выбранной им бутылки с выпивкой было, по-видимому, потолком её способностей.

– …Ну вот, как откинулась я с зоны, так они меня в оборот и взяли. Ладно, хоть ума хватило у меня ноги сделать в другой город. И пешком шла, и зайцем в электричке, и велик у пацанчика одного одолжила… Ну, вот… – Воробьиха срыгнула воздух, налила себе ещё одни «полстаканчика», опрокинула в себя. – На велике-то этом ДТП у меня и вышло…

У Воробьихи вышло ДТП на велосипеде, а моё сердце врезалось в непреодолимую преграду – стену неверия. Апрель на своём исходе швырял в грязное окно снежную крупу и не хотел показать мне дорогу к эликсиру для слепых душ и сердец. Одна капля этого средства превратила бы сердце моего ангела в кристалл, в котором отразилось бы всё, что я чувствую… Потому что слов и дел, как выяснилось, было мало, чтобы она поверила мне.

– …Ну вот, короче, он и говорит: «Сымай трусы, расплачиваться будешь». Ну, а я ему насосом-то промеж глаз и захреначила. Ладно, хоть не монтировкой, но кровищи тоже – будь здоров было. Живой остался, тока окривел малёхо на один глаз…

Увлекательный рассказ Воробьихи был прерван звонком в дверь.

– Обожди, посиди тут.

В прихожей послышался женский голос – жеманно-приторный и противный, как несвежий корж с лёгкой алкогольной пропиткой:

– Ма-ань… А я к тебе… И не с пустыми рука-а-ами, хи-хи!

– Чего там у тя? – ворчливо спросила Воробьиха.

– Как чего? Фуфырик! – ответила гостья.