Ты

Пока твоя мама мылась, мы собирали ягоды и ели их прямо с веток, то и дело обмениваясь вишнёвыми поцелуями. Твой рот был весь в красном соке, и мой, конечно, тоже. Потом мы сидели под деревом и слушали ветер, а у наших ног стояло полное ведёрко. Твои пальцы вплелись в траву, и моя рука тихонько накрыла их. Моё колено коснулось твоего. На тебе были шорты, майка и вьетнамки, на мне – открытый сарафан и сабо. Ветер задрал мне подол, и я любовалась четырьмя голыми коленками рядом – твоими и моими.

– Ну что, девочки, уже набрали? – послышался голос твоей мамы. – Идёмте чай пить!

После чая ты проводила меня домой. Я несла довольно тяжёлое ведёрко, обвязанное сверху тряпицей (чтобы вишня не сыпалась через край), и ты взялась за дужку:

– Давай мне, я поднесу.

Ты – «джентльмен», в этом вы с сестрой были похожи. А мне вдруг отчаянно захотелось заплакать…

– А ты-то чего ревёшь? – удивилась ты, услышав моё шмыганье носом.

– Ян… Мне так хочется, чтобы мы были семьёй, – всхлипнула я. – По-настоящему…

Мы вышли из садов и шагали под нависающими клёнами по нагретому асфальту тротуара.

– Будем, птенчик, – сказала ты.

– Когда? – печально спросила я.

– Пока не знаю, родная, – ответила ты. – Но будем. Обязательно.

Твой ответ, краткий, твёрдый и спокойный, удивил меня и внушил надежду. Ты всегда держала своё слово. Но здесь всё было не так-то просто…

Домой я пришла в семь вечера, когда отец и мачеха уже вернулись с работы. Проведя весь день с тобой, я не сходила в магазин и не приготовила поесть, за что и схлопотала от дражайшей маман двадцатиминутную нотацию.

– Я не кухаркой работать в этот дом пришла, – пилила она меня. – Мы ведь договорились, что готовит тот, у кого есть время и возможность. У тебя сегодня выходной – почему бы тебе было не заняться? Где ты была весь день, кстати?

– У подруги на даче, – ответила я, ставя ведёрко на стол.

– А это что? – спросила Светлана.

Я сняла с ведра тряпку.

– Вишня. Угостили.

– Ну и зачем? – опять была недовольна мачеха. – У нас свою некуда девать, к чему ещё чужую брать? Куда вот её теперь? Да ещё столько много…

Я только пожала плечами. Светланину дачу, пленившую сердце отца, я своей не считала, и всё, что там росло, для меня было как зелёный виноград для лисицы из известной басни.

– Вон, встань у магазина, на улице, где садоводы торгуют, – сказала Светлана. – У кого своего сада нет – купят. – Взвесив в руке ведёрко и попробовав ягоду, она причмокнула и оценила: – Рублей четыреста запросить можно. А то и пятьсот.

– Вот свою и продавайте, – буркнула я в ответ. – А эту я сама съем.

Светлана хмыкнула.

– Она ж кислая. Съешь тарелку – и не захочешь больше… А остальное потом куда? Вот, то-то и оно. Кстати, что за подруга у тебя такая? Не разлей вода вы с ней прямо. Что ни выходной – ты всё к ней. Когда ты с парнями так гулять будешь? Взрослая ведь уже, о своей семье задуматься пора.

Она была бы не прочь, если б я вышла замуж и освободила свою комнату. Отец, не встревая в наш разговор, смотрел телевизор. На столике у дивана стояла пластиковая «полторашка» крепкого пива.

Вымыв себе большую тарелку вишни с горкой, я села за компьютер и открыла файл со своей писаниной – романом-двухтомником «Белые водоросли».

«Я распаковывала свои вещи, а Аида сидела на кровати, которая теперь должна была стать моей. Она следила за моими передвижениями с чуть приподнятым подбородком, чутко поворачивая голову следом за мной. Я не удержалась, присела рядом и обняла её.

– Что, настраиваешь локаторы? – сказала я, целуя её в ухо.

Она повернула ко мне лицо.

– Я сама не своя от счастья, Алёнушка. Во мне всё клокочет и бурлит… Вещи ты успеешь разместить, они подождут, а вот я уже не могу ждать.

Уголки её губ подрагивали в улыбке, а пальцы нащупывали пуговичку на белых бриджах…»

Имена главных героинь и отчасти сюжетную завязку этого моего раннего и незрелого произведения я позже взяла для «У сумрака зелёные глаза», да и в «Слепых душах» использовала оттуда кое-что, но сам текст теперь не рискнула бы обнародовать перед читателями – именно по причине его незрелости. А тогда, кладя в рот ягодку за ягодкой, я увлечённо стучала по клавиатуре, и на какое-то время мир перестал для меня существовать. Ушли Светлана с её нотациями и отец с его пивом, и только ты незримо оставалась рядом, как муза. Моя работа была лишь источником пропитания и приемлемым способом существования в обществе, чем-то механическим и рутинным, направленным на удовлетворение материальных нужд, а творчество – истинной жизнью моей души, моим внутренним огнём, вечным двигателем и путеводной звездой.