Ты

твои глаза  из соли и стекла,
ни шторма в них, ни ласкового бриза,
искусственного моря берег – призма,
непеременчива погода, некапризна,
вода не зеленела, не цвела.

плевком залипли чайки на стекле,
ожогом сигаретным  тлеет солнце,
всё пеплом вместо гальки обойдётся,
и зацветёт, по случаю негоций,
бумажная весна на помеле.

богиня мётел, демон кочерёг,
раскалывая дождевой стеклярус,
жевательного червяка – на парус,
и вместо вёсел  – отражений пару,
и ветру костью в горле поперёк.

Перегоны

открываю себя, как консервную банку,
режу руки,  ломаю метал,
ем томатную кильку  со сладкой баранкой,
из рогатки  палю по мечтам,

во дворе есть ручей, чёрных досок до чёрта,
в оцинковке ведра – искривление зеркал -
улыбается мимо обречённых с почетом
по нечётным и чётным оскал,

обыгралось до дыр, до сквозных  перегонов,
скрежет стёрся прозрачностью дней,
и газетный киоск на распутье перронов
не меняет бумажных коней,

отсобачились дни, одиноко похмелье,
под засохшим куском недоступен  стакан,
говорила мне мама : "не пей это зелье,
не пускай посторонних без вопроса "кто там".

а сама-то, сама, как алкашка, запоем,
от рожденья  пила и пила,
за вино дорогое принимая помои
под названием "жизнь прожила",

не смотрела в глазок, до звонка выбивала
в стенах вмятины ручкой дверной,
говорила, что ждать – это пошло и мало,
если рак на горе, кто тогда за горой.

ничему ты меня так и не научила,
я, как дура, учусь на ошибках своих,
если рак на горе – я беру с собой пиво
и креветок беру… на двоих.

Между было и прошло

ты себя нашел не на помойке,
я себя ищу полсотни лет,
ты на вкус то приторный, то горький,
а на звук – расстроенный кларнет,

у тебя глаза хамелеоны,
у меня – с корицей изумруд,
ты на берегу воды соленой,
тиной мой затягивает пруд.

ты себя (шутя) считаешь богом,
для меня в психушке есть кровать,
для тебя – фальшивая  подмога,
мне на все давным-давно плевать,

я живу , точнее, существую,
где-то между было и прошло,
в голову вместив свою больную
божество твое как барахло.

Квадраты