Читаем Ты!?. полностью

Я уже не мог лежать; нервы расходились во всю, во мне все дрожало. Быстро одевшись, я тихонько, крадучись, выбрался из своей комнаты, прошел длинный, темный коридор и, почти бесшумно отперев дверь, вышел на террасу, мокрую от росы, залитую ярким лунным светом... С последних ступеней кто-то быстро сбежал, и я увидел белую тень, несшуюся, как будто над землей, легко и плавно в прозрачной мгле лунного сиянья к обрыву, на краю которого высился ровный ряд тополей; через минуту она скользнула в просвет тополевых стволов и пропала... Я ощутил то же волнение, какое охватило меня при легком прикосновении пальцев Тани к моей руке. Это была она, в этом нельзя было сомневаться; но почему же, вызвав меня, она убежала?..

Я сошел с террасы и пошел в ту же сторону, по узкой тропинке, протоптанной в траве. Тропинка у обрыва не кончалась, а, извиваясь среди кустов терновника, вела к реке. Я спустился вниз, на отлогий песчаный берег. Воздух был прозрачен, светел, и было видно далеко в обе стороны. Ясно рисовались в лунном свете силуэты лежавших на песке лодок и рыбачьи сети, развешанные на тонких, воткнутых в песок шестах. Но молодой женщины нигде не было. Белая тень, слетевшая на моих глазах в обрыв, как будто растворилась, растаяла в лунном воздухе...

Побродив бесцельно по берегу взад и вперед, я уже хотел подняться наверх, как вдруг позади меня заскрипели по песку быстрые шаги, и -- я не успел оглянуться -- холодные, обнаженные женские руки обвили мою шею, и вместе с теплым дыханием в мое ухо ворвалось это странное, непонятное, трижды горячо и в то же время как-то недоуменно-вопросительно повторенное:

-- Ты!?. Ты!?. Ты!?.

Я быстро, неловко повернулся -- и увидел близко перед собой бледное, с лихорадочно блестевшими глазами лицо Тани... Растерявшись от неожиданности, я стоял неподвижно, опустив руки, глубоко взволнованный, почти потрясенный близостью этой прекрасной женщины. ее руки еще лежали на моих плечах; она как будто чего-то ждала от меня, впившись в мое лицо своими синими, глубокими глазами; ее грудь взволнованно дышала близко около моей груди...

Я не выдержал ее пристального взгляда и невольно опустил глаза. И почему-то мгновенно во мне проснулась эта проклятая корректность городского жителя, человека общества, вечно боящегося каким-нибудь неосторожным движением оскорбить женщину. Я инстинктивно слегка отодвинулся назад, смущенно пробормотав:

-- Простите...

Я тотчас же понял, что это было бесконечно глупо и бестактно. Но уже было поздно. Тонкие руки молодой женщины скользнули с моих плеч и бессильно упали вниз. Она потупилась, отошла от меня шага на два и, закрыв лицо руками, опустилась на песок... Я увидел по ее вздрагивающим плечам, что она плачет...

Это было ужасно. Я прекрасно понимал, что все уже пропало, и все же бросился к ней и, опустившись рядом с ней на песок, целовал ее голову, плечи и руки, стараясь оторвать ее холодные пальцы от лица. Она отворачивалась от меня и продолжала плакать, уклоняясь от моих поцелуев, жалобно, как обиженный ребенок, повторяя:

-- Оставьте меня... Это -- не вы!.. Не вы!..

Я был смущен, недоумевал; что значили ее слова: "Это -- не вы"?..

Я в отчаянии повторял:

-- Скажите, скажите мне, о чем вы плачете?..

Она вдруг затихла, отняла руки от своего заплаканного лица и повернулась ко мне. Она с минуту молча смотрела мне в лицо, пристально, внимательно, с некоторой задумчивостью в глазах, словно припоминая что-то или сравнивая мои черты с какими-то другими. Потом тихо покачала головой и заломила на коленях пальцы.

-- Нет, нет! -- сказала она, прерывисто вздыхая, как наплакавшееся до изнеможения дитя. -- Я ошиблась. Вы -- не тот, за кого я приняла вас... Меня муж и другие считают сумасшедшей, -- может быть, и вы подумаете то же самое. Но я не сумасшедшая, уверяю вас, только, в конце концов, я, действительно, могу сойти с ума... Подумать только, что я никогда не найду того человека, которому могу, наконец, с уверенностью сказать: ты! -- и не увидеть в его лице при этом смущения и удивления!..

Она в горестной задумчивости опустила голову на грудь и продолжала тихо и словно про себя:

-- Еще девушкой я мечтала о том единственном, который создан только для меня, который ищет меня и должен, во что бы то ни стало, прийти ко мне... Разве не все девушки мечтают о том же?.. Каждому мужчине, подходившему ко мне, я смотрела в лицо с немым вопросом: не ты ли?.. Их прошло много передо мной, а я все оставалась одна, с моей жаждой любви, с моей тоской по возлюбленном, который где-то искал и не мог найти меня... И до сих пор, до сих пор я одна!..

-- Но ваш муж?.. -- невольно вырвалось у меня.

-- Ах, это была ошибка... я ничего не знала, не понимала...

Перейти на страницу:

Похожие книги

В круге первом
В круге первом

Во втором томе 30-томного Собрания сочинений печатается роман «В круге первом». В «Божественной комедии» Данте поместил в «круг первый», самый легкий круг Ада, античных мудрецов. У Солженицына заключенные инженеры и ученые свезены из разных лагерей в спецтюрьму – научно-исследовательский институт, прозванный «шарашкой», где разрабатывают секретную телефонию, государственный заказ. Плотное действие романа умещается всего в три декабрьских дня 1949 года и разворачивается, помимо «шарашки», в кабинете министра Госбезопасности, в студенческом общежитии, на даче Сталина, и на просторах Подмосковья, и на «приеме» в доме сталинского вельможи, и в арестных боксах Лубянки. Динамичный сюжет развивается вокруг поиска дипломата, выдавшего государственную тайну. Переплетение ярких характеров, недюжинных умов, любовная тяга к вольным сотрудницам института, споры и раздумья о судьбах России, о нравственной позиции и личном участии каждого в истории страны.А.И.Солженицын задумал роман в 1948–1949 гг., будучи заключенным в спецтюрьме в Марфино под Москвой. Начал писать в 1955-м, последнюю редакцию сделал в 1968-м, посвятил «друзьям по шарашке».

Александр Исаевич Солженицын

Проза / Историческая проза / Классическая проза / Русская классическая проза
Былое и думы
Былое и думы

Писатель, мыслитель, революционер, ученый, публицист, основатель русского бесцензурного книгопечатания, родоначальник политической эмиграции в России Александр Иванович Герцен (Искандер) почти шестнадцать лет работал над своим главным произведением – автобиографическим романом «Былое и думы». Сам автор называл эту книгу исповедью, «по поводу которой собрались… там-сям остановленные мысли из дум». Но в действительности, Герцен, проявив художественное дарование, глубину мысли, тонкий психологический анализ, создал настоящую энциклопедию, отражающую быт, нравы, общественную, литературную и политическую жизнь России середины ХIХ века.Роман «Былое и думы» – зеркало жизни человека и общества, – признан шедевром мировой мемуарной литературы.В книгу вошли избранные главы из романа.

Александр Иванович Герцен , Владимир Львович Гопман

Биографии и Мемуары / Публицистика / Проза / Классическая проза ХIX века / Русская классическая проза