Один глубокий выдох – и я стала дышать ртом, все спокойнее, спокойнее, спокойнее… В этот момент пара, находящаяся в лифте, начала разговаривать таким тихим шепотом, что я не могла ничего разобрать. Глубокое дыхание Эйдена по другую сторону от меня говорило, что он не собирается волноваться по поводу всего, что случилось с погодой и этим чертовым лифтом.
Впрочем, если бы я так не боялась маленьких темных пространств, вообще бы не стоило париться из-за этой ерунды. Было непохоже, что мы собираемся торчать здесь вечность и что лифт вот-вот рухнет вниз.
Я надеялась на это…
Тут лифт резко дернулся, женщина взвизгнула, лампочки на потолке ярко вспыхнули на одну драгоценную секунду и тут же погасли опять.
Мать твою…
С ловкостью и быстротой, которых никак от себя не ожидала, я очутилась у Эйдена на коленях. Как это получилось, осталось для меня загадкой, потому что в сознательном состоянии я, черт возьми, ни за что не смогла бы такое сотворить. Никаким образом. Но факт остается фактом – я это сделала.
Я была на коленях у Эйдена. Он сидел по-турецки, мускулистые ноги, как кокон, обхватывали меня, подбородок находился где-то около уха. Меня трясло.
Эйден выпрямил спину, его бедра напряглись как струна.
Мне стало стыдно.
– Прости, – приподнявшись, извинилась я, уже готовая сорваться с места.
– Заткнись. – Эйден положил руки на мои голые колени и заставил сесть обратно. Опершись спиной на его необъятную грудь, я почувствовала, что она мокрая от дождя. Но мне было плевать. Бедра Эйдена расслабились, я устроилась на его ступнях.
– Ты хочешь рассказать мне, из-за чего все это? – спросил он шепотом.
– На самом деле нет… – промямлила я, зажимая руки между колен.
Он слегка кашлянул, минутку помолчал, а потом выдал:
– Ты на мне сидишь вообще-то. Думаю, ты мне должна…
Я опять попыталась сорваться, хотя, по правде, мне совсем этого не хотелось, но огромные руки прижали меня еще сильнее, а пальцы захватили не только колени, но и часть бедер.
– Стоп. Я подшучиваю над тобой, – пояснил он.
Подшучивает?! Эйден? Наклонив голову вперед, я резко выдохнула с закрытыми глазами.
– Я боюсь темноты.
Будто это и так не ясно.
– Ну да, понял. Я бы дал тебе свой телефон, но в нем батарейки сдохли, после того как я тебе позвонил.
– Ох, все равно большое спасибо. – Я заставила себя сделать еще один глубокий вдох. – Я действительно боюсь темноты. Особенно такой, как сейчас, когда хоть глаз выколи. С детства, – напрягшись, стала объяснять я.
– Почему? – перебил меня Эйден.
– Что «почему»?
Он издал нетерпеливый звук.
– Почему ты боишься темноты?
Я собиралась спросить, действительно ли Эйден хочет это узнать, но, черт побери, все и так было ясно как божий день. Конечно. Я не хотела рассказывать об этом – ни ему, ни кому-либо другому, – но он заслужил объяснение. Как-никак, на его коленях сидела двадцатишестилетняя девица, которая была на грани панической атаки из-за того, что в лифте погасли лампочки.
– Это глупо. Я знаю, что это глупо. Когда мне было пять лет, сестры, – я не сомневалась, что заводилой и организатором этой акции была Сьюзи, – заперли меня в шкафу…
– И из-за этого ты боишься? – насмешливо спросил он, прежде чем я успела закончить.
– Без света, на два дня…
Эйден ничего не ответил, но тело его напряглось. Я чувствовала, как дюйм за дюймом оно становится твердым, как скала.
– Без воды и еды?
От меня не ускользнуло, что он думает о таких деталях. Это была самая дерьмовая часть истории. По крайней мере, сейчас я считала именно так.
– Они оставили мне воды и мишек-кэнди. Чипсы.
Эти сучки в свои семь, восемь и девять уже были жестокими. Они все спланировали заранее. Запереть меня в шкафу, потому что им не хотелось присматривать за мной, когда мамы не было дома. Господи,
Я невольно задрожала опять.
– А где была твоя мать? – спросил Эйден.
Все эти воспоминания, давно засунутые в самые дальние уголки памяти, открыли во мне прежнюю рану, которая и сейчас кровоточила. Против воли я тяжело вздохнула:
– Думаю, она укатила на свидание. Может, с отцом моего младшего брата. Не помню точно… Несколько лет он то появлялся в нашей жизни, то исчезал. Тогда ее не было дома – вот все, что я знаю.
Иногда она исчезала на несколько дней, и мне очень тяжело было переносить это.
– Кто выпустил тебя?
– Они же.
Сестры открыли дверь и стали насмехаться надо мной, потому что я описалась от страха. Я выползала оттуда целый час.
– Что было потом? – Его голос был внешне спокойным и безучастным, но каждая нотка, выходящая из его легких, вопила «это дурно».
От стыда и злости я снова задрожала.
– Ничего.
– Ничего?
– Нет.
– Ты рассказала матери?
– Конечно. Меня же заперли в ее шкафу. И я написала туда. Ей пришлось сменить ковер, потому что он вонял.
И от меня запах был не лучше. Руки были разбиты, потому что я колотила ими в дверь, как сумасшедшая, а голос охрип от крика, когда я умоляла сестер выпустить меня… или включить в шкафу свет… или, если они не могут включить его в шкафу, то хотя бы в спальне… но безрезультатно.