Ты будешь мне стеной

– Я… ээ-э, увидела подарок, который ты оставил на кровати, – сказала я, с трудом подбирая слова.

– Угу, – пробурчал Эйден.

Боковым зрением я увидела, что он направляется к тому самому комоду-спасителю…

Что он делает?! Сглотнув, я на мгновение уставилась на самую классную задницу, которую когда-либо видела, и снова отвела взгляд.

– Я просто хотела поблагодарить тебя.

Массивные мускулы по обеим сторонам шеи дернулись. Вы никогда не видели трапециевидных мышц, если не встречались с Эйденом.

– Мне его дали бесплатно, а тебе как раз нужен новый.

Я взглянула на его задницу еще раз. Какая же я слабая… потом опять. Какая, черт возьми, я слабая.

– Они дали его бесплатно?

Мой голос прозвучал неестественно, но в этом как раз не было ничего странного. Надо перестать пожирать глазами эти самые великолепные бедра во вселенной. Мне хотелось укусить их. Честно… очень хотелось.

– Я в первый раз обратился к ним с просьбой. Они просто не могли мне отказать, – бросил он через плечо.

Я почувствовала, как от его реплики по телу разлилось тепло, может, правда, чуть больше, чем надо. Поэтому я сосредоточилась на золотой цепочке, висящей между его ключицами. Мне хотелось расспросить его о родителях, о том, почему Эйден ни разу не говорил о них. Хотелось знать, был ли он в детстве занозой в заднице. И что больше всего он любил в дедушке и бабушке. Но ничего такого я не спросила. Вместо этого я произнесла:

– Могу я спросить тебя кое о чем?

– Я уже говорил, что можешь.

Мы стали ладить гораздо лучше, но иногда все же хотелось пырнуть Эйдена чем-нибудь острым. Что-то подсказывало мне, что он никогда не изменится.

– Мне всегда было любопытно, почему ты не стал играть в хоккей вместо футбола?

Натягивая верескового цвета пижамные штаны, Эйден повернулся ко мне всем своим массивным телом. Длинные, тридцатого размера ступни выглядывали из-под мешковатых штанин. И этот торс…

Это зрелище никогда не надоедало. Вид мощной квадратной груди, покрытой темными влажными волосами, не мог оставить меня равнодушной. Не говорю уже о плитах брюшных мускулов… Широченные плечи, стройная талия и ядра бицепсов производили просто бронебойный эффект. В прошлом году Эйден по какой-то дурацкой причине отказался от фотосессии для журнала. До сих пор не поняла почему… Даже когда Эйден набирал вес, он все равно выглядел превосходно. Мог бы заработать кучу денег на календарях со своим изображением.

* * *

Об этом стоит подумать, но позже, когда Эйден не будет занят объяснением, насколько стереотипно мое представление о его соотечественниках.

– Не каждый канадец способен хорошо играть в футбол, – вещал он, затягивая шнурок на пижамных штанах.

Я с удивлением посмотрела на него.

– Хочешь сказать, что в этом ты полный отстой?

Эйден послал мне один из тех самоуверенных взглядов, которые неизменно бесили меня, и подбоченился.

– Я никакой не «отстой». Я хорош во многих видах спорта. Просто мне не нравится играть в хоккей. Ты же сидела на всех моих интервью. Поэтому должна знать…

Что-то в его манере держаться затронуло тайные струны моей души. Будто Эйден пытался сказать мне нечто такое, что я не могла уловить.

– Ты говорил только о том, как тебе нравилось играть в лакросс, вот и все…

Я прекрасно помнила, что по каким-то причинам ни один человек не отваживался спросить Эйдена, почему он не играет в популярный в Канаде хоккей, а выбрал преимущественно американский вид спорта.

Эйден оперся о комод.

– Когда я был маленьким, дед отдал меня в хоккей. Я играл несколько сезонов, но мне не понравилось. Разве ты не знала этого?

Я покачала головой.

– В десятом классе школьный тренер пытался привлечь меня в команду. Я уже был за метр восемьдесят ростом и весил около девяноста килограммов. Но я сказал, что хоккей не вызывает у меня интереса.

Хоть я и понимала, что между хоккеем и футболом разница огромная, но все еще не могла уловить, что он имеет в виду.

– Что тебе не нравилось в хоккее?

– Все просто. Отец лупил меня, по крайней мере раз в неделю, пока я не вырос. В жизни мне не раз приходилось драться. Я могу избить кого-то за дело, но не во время игры.

Я всегда старалась не слишком жалеть себя за то, каким выдалось мое детство. За то, что меня не очень любила мама. За то, что отец, кто бы он ни был, никогда даже не пытался встретиться со мной. Хоть я и не отличалась истеричностью, как мои сестры, у меня был буйный нрав. Я легко впадала в ярость. Но научилась справляться с этим. Очень рано решила, что не дам эмоциям брать верх над собой.

Я хотела стать лучше. Хотела стать хорошим человеком. Хотела стать кем-то – не обязательно великим или важным, – но человеком, с которым я могла бы жить.