Ты будешь моей

Мне придушить его хотелось, избавиться от него раз и навсегда, она на него как на Бога смотрела, а я был пустым местом. Что бы не сделал, все не так, даже гребанного слова не удостаивала, не смотрела на меня.

Меня разрывало от ревности, когда я видел, как начинало сиять ее лицо, стоило ему появиться в палате и вера в слова, которые она сказала Кате таяла с каждым гребанным днем. Она к нему не равнодушна, блядь, и я пока слабо себе представлял, как вытеснить его из ее сердца и заполнить его собой.

— Так просто сдашься? — усмехнулся отец и что-то в его взгляде навело меня на мысль, что знает он больше, чем могло показаться на первый взгляд. Неужели все-таки копал?

— Я похож на человека, который сдается при первой сложности? — разозлился, знал ведь, что он на слабо меня берет, а все равно разозлился. — Не знаю я, пап, что мне делать, я будто о стену бьюсь головой, а результата как не было, так и нет. Ты еще со своей компанией, уж прости, но не до нее мне сейчас, вот совсем, понимаешь?

— А ты как думал? Что отношения вот так просто даются, захотел и вот тебе на блюдечке? Не привык ты бегать, да? Разбаловали девки тебя совсем, а тут, вдруг, зубы обломал? — он определенно издевался надо мной. — Не смотри на меня так, я ведь прав. О стену головой, говоришь, бьешься? Так ты тактику смени.

Нашелся, млин, советчик. Куда еще менять, я и так возле нее щенком скачу, чуть ли не слюни подтирая, а она даже притронуться к себе не дает. Я ведь пылинки с нее сдувал, все проглатывал, каждую ее выходку, каждую истерику, лишь бы не пугать, не сделать хуже и мне каждый раз указывали на дверь.

— Пап, ты меня совсем за идиота держишь? — налил себе вторую порцию и снова залпом, и плевать, что горло горело, плевать, что на голодный желудок и тот сворачивался от обжигающего действия это гадости, на все плевать. — Думаешь я к ней как к остальным: «привет детка, может ко мне?». Думаешь я не понимаю, что с ней по-другому нужно, что ей нежность нужна, забота?

— А ты ее спросил? — отец выгнул бровь и поддался в перед.

— О чем?

— Нужна ли ей это твоя нежность, больше похожая на игру, а наиграешься и выбросишь.

— Что ты несешь! — шестеренки в моей голове все никак не желали заводиться.

— А ты пошевели мозгами. Все, Матвей, иди, толку от тебя все равно никакого, — махнув рукой, отец встал и больше молча покинул кабинет, оставив меня в полном недоумении переваривать его слова. Какое нахрен «наиграешься и выбросишь», когда я думаю о ней двадцать четыре часа в сутки, смотрю на нее глазами преданной собаки, да как, мать его, этого можно не видеть.

Посидел еще какое-то время обдумывая слова отца, а потом сорвался с места. К черту все, пусть не говорит, не смотрит, я должен ее увидеть. В клинику добрался на удивление быстро, словно весь город вымер, дороги пустые, никаких пробок.

Оказавшись в клинике, обнаружил пустую палату. Испугался сначала, а потом вспомнил, что в это время она должна быть на процедурах и отлегло. Встал у окна, вглядываясь в ясное небо, раздумывал над тем, что ей скажу.

— Что ты здесь делаешь? — внезапный скрип открываемой двери и голос, который я готов был слушать до конца своих дней.

Глава 8

Лара

— Лариана Николаевна, — противный писклявый голос медсестры врезался в слух. Боже, как я ненавидела этот голос, — если вы будете продолжать в том же духе, то все наши старания пойдут коту под хвост, — эта белобрысая стерва даже не пыталась скрыть своей неприязни по отношению ко мне, я на нее действовала, как красная тряпка на быка, еще бы, она уже, наверное, распланировала свое будущее с Матвеем, которому так усердно строила глазки и, перед которым, так удачно выпячивала свои силиконовые буфера. Может и не силиконовые, конечно, но почему-то хотелось верить, что так оно и есть. О, да, меня она ненавидела, считала меня причиной отсутствия к ней интереса у Матвея. А мне хотелось кричать во все горло: «да забирай на здоровье».

Каково было мое удивление, когда он вернулся после подслушанного разговора, таскался сюда каждый божий день, не появлялся здесь только в те дни, когда здесь бывала Катя. Я просила его уйти, закатывала истерики, кричала, а он словно не слышал меня, и я приняла единственно верное решение, раз он не хотел слышать, я вовсе перестала с ним говорить, молчала, даже не смотрела на него, лишь уголками глаз замечая, как он яростно сжимал кулаки и стискивал зубы до скрежета. А я хотела, чтобы он ушел, потому что не могла больше смотреть на его самоуверенную физиономию. И он ушел, ушел и больше не приходил.

— Мне все равно, — отмахнулась от девушки, как от назойливой мухи.

— Лара, вы понимаете, что ведете себя, как ребенок, мы тут вокруг вас скачем, ради вашего будущего, а вы…

Подняв руку остановила ее словесный понос.