Ты будешь моей

— Да прекрати ты истерить, — рявкнул он, оттолкнув меня. — Не могу я тебе рассказать всего, не могу, ясно? Хочешь правду, добейся ее от нее, заслужи доверие. С ней будет сложно, и, если не готов, то лучше вали нахрен из ее жизни, — мы оба были на пределе, я не понимал, что он имеет в виду, но его слова сумели меня отрезвить. — Не было, между нами ничего и быть не могло, — вздохнув, произнес Макс, — поехали.

Глава 4

Лара

Адская боль, пронзившая все тело – мое последнее воспоминание. Я оттолкнула ее, оттолкнула Катю, убедилась в этом, когда услышала ее голос в палате. Она жива, с ней все хорошо, а вот какого черта я снова выжила? Зачем, для чего? Неужели я недостаточно настрадалась, неужели недостаточно пережила за свою недолгую жизнь, чтобы наконец заслужить покой? Зачем этому миру еще одна калека?

Изо дня в день я слышала голоса вокруг себя, открывать глаза не хотелось, ничего не хотелось, я лишь слушала неутешительные прогнозы врачей, всхлипывания Кати и ее тихие обращения ко мне, нарушающие гнетущую и в то же время такую желанную тишину вокруг. Она плакала, что-то рассказывала о себе, о Максе, просила бороться, а мне совсем не хотелось, я так устала, устала от тех испытаний, что приготовила мне жизнь и продолжать вариться в этом дьявольском котле было сродни средневековым пыткам.

— Что ты здесь делаешь? — в очередной раз послышался звонкий голос Кати. Не нужно было быть гением, чтобы понять, кому были предназначены слова. Матвей! Я не знала, как долго находилась в больнице, не знала, как долго он дежурил у моей постели, но знала, что последние две ночи он провел здесь. Очнувшись, я просто увидела его, сидящего в кресле с запрокинутой головой. В комнате уже смеркалось, но я отчетливо видела знакомый силуэт, я просто не могла его не узнать. И в голове возникал лишь один вопрос: зачем? Зачем он здесь и что еще ему нужно, разве в прошлый раз он недостаточно меня унизил, недостаточно растоптал?

Даже сейчас воспоминания вгрызались в мой больной мозг, а перед глазами пролетали картины из недавнего прошлого: вот он зажимает меня у стены, вперившись в меня полыхающим гневом взглядом, а вот он уже точно также прижимает к стене блондинку из финансового.

Было мерзко, противно до ужаса, чувствовать себя грязной, словно использованной, его надменная ухмылка и триумф во взгляде сделали свое дело, я позорно сбежала, но сейчас я была ему благодарна, не застань я ту сцену, не будь его самодовольной рожи, я бы ни за что не сорвалась посреди рабочего дня и Катя…возможно сейчас она была бы мертва, она и ее неродившийся малыш. Макс бы этого не пережил, я видела его одержимую любовь к ней, видела в ее в его взгляде. Это было так мило слушать его рассказы и украдкой наблюдать за тем, как он разглядывает ее фотографию. Он бы просто погиб, там, вместе с ними.

—Ты рано, — по палате громом пронесся низкий баритон Матвея.

—Ты не ответил на мой вопрос, — не сдавалась Катя, вызвав на моих губах улыбку. Я не знала, какие отношения связывали этих двоих, но интуиция подсказывала, что они довольно близки. Да и помнила я его разговоры по телефону, его ласковое к ней обращение: «Котя». Действительно, она чем-то напоминала котенка, маленького, местами напуганного, но вполне способного выпустить коготки, когда того требовала ситуация.

— Не бери в голову, — резко, даже грубо отмахнулся парень и под возмущенный взгляд Кати, покинул палату. Она уже было ринулась за ним, но я не дала.

— Кать, — не узнала свой голос, хриплый, глухой.

Забыв о Матвее, она повернулась и искренне улыбнулась, нет, она совсем не похожа на мою мать. Присев рядом, Катя взяла мою руку в свои, продолжая улыбаться, а я смотрела на нее и понимала, что все сделала правильно, она жива и здорова, у них с Максом вся жизнь впереди, теперь вот еще малыш должен появиться. Я действительно желала им счастья.

— Спасибо тебе, — произнесла она, со слезами на глазах, вызвав у меня на губах улыбку.  

—Ты прости меня, Кать, — собравшись с силами, выдавила из себя слова. Нет, боли не было, меня щедро накачали обезболивающим, но говорить удавалось с трудом, дыхание то и дело сбивалось. Я должна была попросить прощение, объясниться в конце концов. Мое поведение было непозволительным, а то, что я наговорила ей в день ее помолвки и вовсе выходило за рамки дозволенности. Самой от себя противно было, роль мерзкой стервы разлучницы давалась мне с огромным трудом, но мне было просто необходимо увидеть ее эмоции, настоящие, не те, что обычно выставляют напоказ люди нашего круга. Я лишь выбила ее из равновесия, наговорила ей гадостей, намекнув на то, что она у Макса не первая, и далеко не последняя. — Я…

—Не надо, тебе надо беречь силы, — она перебила меня не дав закончить. — Ты обязательно поправишься.