Ты будешь моим мужем!

Нет, все же, аристократический снобизм есть, и в полной мере, только он прячется до поры. Я невольно улыбаюсь.

А Фолька вспыхивает, ее щеки идут красными пятнами.

— Так пусть твой мальчик и моет. А нам можно найти дело и поинтереснее. Не волнуйся, свой завтрак ты получишь.

Она улыбается, чуть натянуто и без былой уверенности. Кажется, все еще надеется затащить Унара в постель.

— У него слишком нежные пальчики, — небрежно говорит Унар. — Иди, посмотри поближе.

Я чувствую в этом провокацию и подвох. Фолька тоже чувствует. Оборачивается на меня. Потом, словно нехотя, подходит. Смотрит в глаза… и я дико смущаюсь, а она обижено поджимает губы, кажется, именно сейчас разгадав игру. Без всяких слов, по-хозяйски, берет меня за руку.

— Нежненькие, как у благородной девочки, — говорит с вызовом. — Девочки, которая только и умеет, что смущаться и лежать, зажмурившись, как бревно.

Да, обида и пренебрежение в ее глазах.

И надо ответить.

— Еще я умею шить, — говорю, стараясь не слишком выходить из образа. — Чистить котлы мне и правда не под силу, но, может быть, у тебя найдутся какие-нибудь рубашки или чулки, которые нужно починить? В счет ужина. Я посижу тут, поштопаю своими нежными девичьими пальчиками, понаблюдаю, как ты из последних сил пытаешься завалить моего верного рыцаря. И будет мне тоже — и ужин, и развлечение.

Меня трясет, я волнуюсь, на самом деле.

Но вижу, как Унар за спиной Фольки, беззвучно ржет.

* * *

Этих драных тряпок мне принесли целую кучу, даже такое, что точно не собирались чинить, если бы не подвернулась я, но было даже совсем не жаль. Справлюсь. И даже если не справлюсь — что с того?

Я провозилась полночи, и даже Унар закончил раньше меня.

И, мало того, даже попытался влезть и помочь.

— Вот уж, не лезь теперь своими страшными лапами воина-менестреля, — фыркнула я. — Это работа для девочек. Можешь развлечь меня светской беседой.

Он честно развлекал, но я видела, как у него чешутся руки сделать что-то еще.

Он сидел со мной рядом, я штопала, и мне отчего-то было приятно представить, что я делаю это лично для него. Словно продолжение игры.

А потом, когда я устала, и у меня начали слезиться глаза, Унар сказал свое веское «ну, хватит на сегодня», отобрал у меня тряпье и утащил спать. Мой верный заботливый рыцарь.

Утром, когда я проснулась, его не было рядом.

Я встала… Сегодня мы едем дальше? Я же не собираюсь отказываться?

На столе у окна — бадейка с водой и тазик, можно немного умыться. Невольно глянула на свое отражение в воде.

Почему-то именно сейчас вдруг поняла, какие у меня грязные и растрепанные волосы, и без того коротко обрезанные, а теперь и вовсе торчащие в разные стороны. Уставшее осунувшееся лицо. Грязь под ногтями и никак с ней не справиться. И вообще… Сейчас принцессу бы во мне не признала бы даже родная мать.

Изо всех сил попыталась хотя бы волосы пригладить, но что толку, лучше не становилось.

Где-то за этим делом не услышала шаги.

Унар подошел сзади, я скорее почувствовала его, чем услышала. Когда ему хочется — он удивительно тихо ходит, как кошка. Здоровый такой кот.

Подошел, заглянул в бадейку через мое плечо, довольно ухмыльнулся, как обычно.

Я чувствовала его дыхание у самого уха.

— Ты самая красивая, принцесса, — шепнул уверенно.

Захотелось обидеться на него за неприкрытую лесть. А еще так захотелось чуть откинуться назад и прижаться к нему спиной. Я замерла, только выпрямилась. Я же не Фолька, чтобы вытворять такое. Если он оттолкнет меня, скажет так же, как ей: «мне это не интересно»?

Он стоял, не касаясь меня, но так близко, что я почти слышала, как бьется его сердце. Часто бьется. Не оттолкнет. Но я все равно не могу.

— Это не правда, — тихо сказала я, поняла, что голос вдруг сел и не слушается.

— Правда, — сказал он.

Я… я резко повернулась… не знаю, наверно хотела увидеть, что он не смеется надо мной сейчас. Он не смеялся, только улыбался едва заметно и очень тепло, но сразу улыбаться перестал. Он смотрел на меня очень серьезно. Мы с ним оказались лицом к лицу, близко… Я почти испугалась. Сейчас бы шагнуть в сторону, сказать какую-нибудь глупость, отправиться завтракать, наконец… Я не могла.

Поняла, что кусаю губы, глядя в его глаза.

Он тоже смотрел. Что-то происходило…

И с каждым мгновением мне становилось все страшнее.

— Агнес… я… — таким хриплым взволнованным шепотом, что мне сейчас показалось, он скажет: «я люблю тебя». Я уже почти была готова это услышать. Почти готова потянуться к нему за поцелуем…

— Меня нанял твой брат, — вдруг выдохнул он. Так, словно бросаясь с обрыва, и до меня даже не сразу дошел смысл этих слов. — Сигваль просил не признаваться тебе, — сказал он. — Не признаваться так долго, как только можно. Боялся, что ты взбрыкнешь и сбежишь, и с тобой что-нибудь нехорошее случится. Но, наверно, дальше молчать нельзя. Ты можешь понять неправильно…