Он молчит, слушая что ему отвечают, а я против воли вслушиваюсь, но не могу различить слова, лишь негромкий отрывистый баритон в трубке на который папа кивает и его лицо буквально светлеет на глазах.
— Конечно, проблем нет. Это можно устроить, — еще несколько секунд папа молча кивает, а потом отключается попрощавшись так, словно собеседник только что пожелал ему счастья и здоровья.
Делаю вид, что смотрю на пейзаж за окном, но сердце уже выбивает барабанную дробь, а в висках стучит в такт его ударам. Что-то неладно.
— Благодари Бога, Ангелина. Все происходит даже лучше, чем я рассчитывал! — нотки облегчение вперемешку с легким злорадством режут по ушам, и я невольно поворачиваются к отцу, в ожидании, что он объяснит причину своего хорошего настроения. А он будто только этого и ждал бросает на меня высокомерный взгляд и выпаливает. — Ты выйдешь замуж сегодня.
28
— Сегодня? — меня подбрасывает на сиденье и глаза распахиваются так что становится больно. — Но ты сказал…
— Не важно, что я сказал, — отец отмахивается, переводит взгляд на водителя и отдает приказ. — Дима, к Хасановым. Нас уже ждут.
Господи.
Задираю глаза в потолок, но это не помогает избавиться от отчаянья и прогнать набежавшие слезы. К Хасановым? Значит, жених пожелал играть свадьбу сегодня.
А что, это удобно. Невеста с доставкой на дом. Девственность прилагается.
Меня начинает подташнивать.
— И не вздумай рта раскрыть когда я познакомлю тебя с женихом, поняла? Хасановы очень влиятельны в наших кругах, и пока вы не поставите подписи на документе, ты должна быть тише воды ниже травы.
— А потом? — едко интересуюсь и тут же замолкаю, когда острый как бритва взгляд полосует по сердцу.
— «Потом» это уже не мои проблемы. Ты станешь Хасановой, то есть головной болью твоего мужа.
— Головной болью? — ярость так быстро растекается по венам, что кулаки сжимаются и я поворачиваюсь к отцу. — Вот кто я для тебя. Головная боль?
Замечаю короткий взгляд охраны в зеркало заднего вида, но плевать. Даже у висельников есть последнее предсмертное желание.
— Я на минуточку, твоя дочь. Ответь, когда я перестала быть ей и превратилась в головную боль? Когда? — смотрю на отца и не верю. Неужели он настолько меня ненавидит, что готов использовать как разменную монету. — Девственницы нынче ликвидный товар и ты решил меня подороже продать?
Срываюсь на крик, не узнаю свой голос, но кажется нервы сдали и нет больше сил терпеть.
— Прекрати, Ангелина! Ты забыла с кем разговариваешь?
— О нет, папочка. Я прекрасно помню
— Дрянь!
Щеку обжигает, и я отшатываюсь, ударяюсь головой о стекло, но даже не замечаю этого. Закрываю лицо, жалея что не могу ответить ему тем же. Он тупо сильнее меня.
— Не смей так разговаривать с отцом! Не смей больше и слова произносить, — швыряет мне на колени пачку влажных салфеток, и в сознание врывается голос охраны.
— Приехали, Виктор Петрович.
Папа не произнося больше ни слова покидает салон, как и охрана, а я дрожащими руками хватаюсь за ручку и собираюсь выйти, но шипящий от злости голос отца жалит нервы.
— Умойся, живо!
Толкает приоткрывшуюся дверь, и я оказываюсь в ловушке. Достаю салфетку и отрывисто стираю со щек потеки туши. Морщусь, когда касаюсь щеки, смотрю в зеркало и охаю. Кожа покраснела от пощечины, и скрыть это поможет только тоналка, которой у меня нет. Значит, придется идти в дом к жениху с разукрашенным лицом. Ну что ж. Хуже все равно не будет.
Выхожу из машины, и папа бросает в мою сторону короткий взгляд, а потом подходит и протягивает руку, но я так резко отшатываюсь, что самой становится противно за свою трусость.
— Прикрой волосами, — говорит спокойно и рассыпает мои пряди, чтобы скрыли часть лица. — Пойдем.
Тошно когда он по-отечески кладет мою кисть на сгиб своего локтя и ведет к крыльцу, и я только сейчас позволяю себе осмотреться.
Огромный дом, на подъездной дорожке которого мы находимся. Высокое крыльцо, мраморные ступени, широкие входные двери, которые почему-то меня пугают.
Что там за ними? Моя новая жизнь…
Поднимаемся и папа распахивает их передо мной, пропуская вперед.
Делаю глубокий вдох, насколько позволяют легкие, и чувствую как голова начинает кружиться. Шагаю на порог и тут же натыкаюсь взглядом на высокого и худого как палка мужчину в костюме.
— Добрый вечер, господин Королёв. Позвольте ваше пальто, — он обходит отца и забирает у него верхнюю одежду. Я стягиваю кожанку и передаю дворецкому, отчего-то мелко дрожа. Вишневое кашемировое платье по фигуре не позволяет мне мерзнуть, значит, причина не в этом. — Идемте. Вас ожидают в кабинете.
Вздрагиваю, когда папа снова как ни в чем не бывало берет меня под руку, и мы идем вслед за дворецким по длинному холлу, сделавшему бы честь любому музею. Мраморный пол, стены под фактурной штукатуркой, на которых красуются картины, готова побиться об заклад, подлинники, подсвеченные специальными лампами. Минуем длинный коридор и останавливаемся у лакированной двери.