Наверно, его слова должны были польстить, но я не ощутила ничего, кроме медленно сползающих с бедер джинсов.
— Я не буду тебя насиловать. Я буду трахать свою жену, которая уже неделю не исполняет супружеский долг, — ухмыляется мне в волосы и разжимает руку, выпуская мои запястья из плена. Но это ничтожное преимущество, потому что тяжесть его тела не сбросить, и не стряхнуть чары глубокого бархата его голоса. — А ты ведь сказала мне «да», помнишь?
Упираюсь ладонями в матрас, чтобы оттолкнуться и сбросить с себя Армана, но тот заводит руку вниз, скользя по моему голому животу, и внутри все обрывается, когда он касается меня там, нахально исследуя плоть. Инстинктивно отвожу бедра, но утыкаюсь в его пах, и стон срывается с губ. Стон безысходности, но мудак воспринимает на свой счет.
— Ты очень влажная. Значит, тебе нравится наша игра?
Дергаюсь, Арман ухмыляется, и тишину комнаты растворяет его гортанный смех, от которого мурашки разливаются по коже.
— Я не люблю насиловать и издеваться над слабыми, Лина. Но я хочу доминировать над тобой, потому что ты сучка, которую хочется покорить. И если я кажусь тебе монстром, знай, — вырисовывает круг на влажной плоти и моя спина выгибается. — Это ты делаешь меня таким…
Чувствую давление его члена, и одновременно со сводящими с ума ласками он проникает внутрь, удивительно бережно растягивая меня там. Рвано выдыхаю одновременно прикрывая глаза, и Арман стискивает зубы, рыча моё имя.
— Такая тугая и горячая… — медленно отводит бедра и снова погружается глубоко, без спешки впечатываясь внутрь. — Я бы носил тебя на руках, дарил подарки, сделал бы своей…
От его слов мурашки на коже перерастают в дрожь. Закусываю губу от наслаждения, и где-то в голове мелькает мысль, что я уже не сопротивляюсь, я толкаюсь бедрами навстречу его выпадам.
— Ты каждую ночь проводила бы в моей постели и забыла бы все слова, кроме одного… Но ты выбрала его, — голос каменеет, но движения лишь учащаются, становятся жестче, чаще, умопомрачительнее. — Зачем, Ангел? Как можно быть такой невинной и такой лживой сукой одновременно?
Грубее стискивает, бедра, насаживая меня на свой член. Он как раскаленный кол таранит мою плоть и я чувствую как сильнее поддаюсь его чарам, внутри становится горячее.
— Красивая маленькая дрянь… — тянет слова как комплимент и отводя застлавшие мое лицо волосы впивается в губы, заставляя выгнуться ему навстречу. Безотчетно поворачиваюсь, Арман помогает стянуть джинсы и как в тумане вновь припадает к моим губам, опускаясь сверху. Его тяжелое тело такое огромное, и я жадно исследую широкие плечи, впиваясь ногтями в темный свитер. Бедра давят на мои, и член вновь проникает внутрь, только теперь теснее, именно так как нам обоим хочется сейчас. —
Обхватывает мою челюсть рукой, с трудом отрываясь от губ и чеканит слова которые проникают под кожу как горький яд.
— Если Мазур касался тебя, я убью его, ясно? — злость с примесью удовольствия мелькает на его лице, и я киваю насколько позволяет стиснувшая подбородок рука. — И ты даже не станешь возражать?
Хочется заорать, что я не договаривалась с Мазуром, но жар его тела пьянит разум и я лишь утопаю в черноте его взгляда, который даже сквозь тьму комнаты полыхает недобрым огнем.
— Говори…
— Мне плевать на Мазура, — говорю с вызовом и дергаю подбородком, чтобы отпустил. — И плевать на тебя.
И он срывается. Стискивает зубы, рыча мое имя и намотав волосы на кулак, заставляет запрокинуть голову и подставить шею, в которую он тут же впивается грубым поцелуем.
Острый выпад пронзает нутро и меня накрывает волной оргазма размером с цунами. Выкрикиваю ненавистное имя, впиваюсь в широкие плечи ногтями и взрываюсь, растворяясь в небытие. Арман еще жестче стискивает и кончает, обжигая жаром все внутри. Чувствую, как он пульсирует, изливается, и наполняет и не могу подавить это ощущение счастья, рвущееся наружу.
Нелогично. Неправильно. Но так желанно, что отгораживаюсь от реальности и закрываю глаза, чтобы продлить удовольствие, и удержать те крохи блаженства, что остаются под сходом ощущений.
Где-то на задворках сознания тлеет мысль, что я не должна быть такой счастливой после того, что он сделал, но она стирается, когда Арман поднимается, приводя в порядок свою одежду, и смотрит на меня сверху вниз. Под этим холодом хочется съежиться, и я сажусь, делая жалкую попытку прикрыться краями разорванной футболки.
— Одевайся. Мы уезжаем.
52
Едва успеваю натянуть растянутые шмотки, меня хватают за руку и тащат к выходу.
На какой-то краткий миг мне показалось, что Арман проявил слабость, вышел за рамки жесткого преследователя, когда поцеловал меня, то теперь я вижу как ошиблась, потому что он все еще такой же холодный и молчаливый каким был всегда. Значит, те ощущения, что он подарил были не более, чем налаженный процесс, привычка, от которой он решил не отказываться со мной, жалкой, никчемной девкой, которую выбрал в жертвы.