Ты должна была знать

– Потом он сказал, что Аарон хотел поиграть на улице, – продолжил Митчелл. – Несколько раз повторил, но потом сообразил, что ничего этим не добьется. Нехорошо выпускать четырехлетнего брата гулять на холоде, когда у него температура. За это по головке не погладят. Наоборот – скажут, недоследил. И тогда Джонатан изменил показания и начал уверять, будто не заметил, как Аарон вышел из дома. Якобы Джонатан думал, что брат в своей комнате. Сказал врачу, что несколько раз заглядывал в детскую, но нам Джонатан этого не говорил. Знал, что мама с папой все равно не поверят, так зачем стараться?

– Погоди, – вклинилась Грейс и вскинула обе руки, точно защищаясь. – Ты намекаешь, что Джонатан… виноват в… том, что случилось с Аароном?

– А тут и без намеков все ясно, – печально ответил Дэвид. – Мы, конечно, пытались его оправдать, особенно Наоми. Уж как ей не хотелось верить, что сын способен на такое…

Наоми устремила взгляд куда-то поверх плеча Грейс. Заплаканное лицо было исполнено боли.

Митчелл вздохнул:

– Мы точно, на все сто процентов уверены, что Аарон был на улице. Как долго, точно не знаем. Сам он вышел в открытую дверь или Джонатан помог, сказать трудно. Судить не беремся. К тому же в таких случаях люди любят искать себе утешение – так им становится легче. Я, например, представлял, что дело было вот как: Аарону стало лучше, и он захотел покачаться на любимых качелях на заднем дворе. Еще у нас там были лесенка и канат. Вот Аарон и вышел из дома, нарезвился в свое удовольствие, а когда вернулся, сразу лег обратно в постельку и уснул. А потом мы все вернулись с праздника.

– К тому времени температура у Аарона была выше сорока. Сразу повезли его в больницу, – ровным, ничего не выражающим тоном произнесла Наоми. – Но было слишком поздно, врачи ничего не смогли сделать.

– Я, конечно, представлял себе разное, но на деле все было совсем не так, – продолжил Митчелл. – Полиция тоже сразу поняла, что ситуация вырисовывается нехорошая. Снова и снова задавали Джонатану одни и те же вопросы, но всякий раз он отвечал по-разному. То Джонатан знал, что Аарон на улице, то даже не догадывался. То есть да. То есть нет. А главное, никакого аффекта. Никаких переживаний. Ведь, строго говоря, Джонатан Аарону ничего не сделал. Пальцем не тронул. На этом и выехал. Да и полицейские нам, видно, попались сердобольные – понимали, какой это удар для нашей семьи. Если привлечь Джонатана к ответственности по закону, будет только хуже. Кажется, рассудили, что он и так уже достаточно наказан – еще бы, такое чувство вины! А суд ни нам, ни ему не поможет. Вот только насчет страданий Джонатана ошибка вышла. Он не знает, что такое страдать. Не умеет.

Грейс делала судорожные вдохи. Перед глазами все плыло – и стол, и стулья. А кухня вовсе превратилась в белозолотистый водоворот. Но проблема, конечно, была не в кухне, а в ней. Вся жизнь с Джонатаном была обманом, от начала и до конца. И теперь оправданий для мужа больше не осталось. Грейс не сможет винить в случившемся его тяжелое детство. Теперь, когда она узнала историю Паровозика, Аарона Сакса, мальчика, который не дожил до пяти, все стало ясно. Правда была проста и жестока, и Грейс не могла найти благовидного объяснения поведению Джонатана.

Значит, вот таким он был в тринадцать – боролся со всем, чего не хотел. Не хотел идти на бат-мицву, не хотел иметь младшего брата.

– Ни разу не попросил прощения, не сказал, как ему жаль, – продолжил Дэвид. – Даже если все и впрямь было так, как рассказывал Джонатан, мог бы хоть как-то повиниться. Но нет.

– Жаль? Не было ему жаль, вот и молчал, – возразила Наоми, вытирая лицо тыльной стороной руки. – Джонатан больше ни словом об Аароне не обмолвился. Жил с нами, пока не представилась первая возможность уехать, и больше не возвращался. Даже не звонил, а когда звонили мы, говорил только об учебе. Позволил, чтобы мы заплатили за его учебу – тогда это нам казалось большим прорывом. Хоть какая-то связь наладилась. А потом Джонатан начал жить с женщиной намного старше себя, и тогда учебу стала оплачивать она. А потом купила ему машину.

– БМВ, – укоризненно покачал головой Дэвид. – Это меня окончательно доконало. Ни один уважающий себя еврей за руль БМВ не сядет. Всегда говорил.

– Какая разница, что за машина? – отозвалась Наоми.

Казалось, Дэвид хотел ответить, но потом передумал.

– Вообще-то, – продолжил Митчелл, – когда Джонатан решил стать врачом, я подумал: значит, вот как он хочет искупить вину перед Аароном. Надеялся, что так он выплеснет свои чувства, и мы все-таки сможем стать одной семьей. Чего еще ждать от оптимиста? – Митчелл снова улыбнулся. – В детстве души в Джонатане не чаял. И потом тоже, по привычке. Короче, сдался последним. Папа давно на него рукой махнул, через год или два после того, как Аарон умер. Мама дольше держалась.

Митчелл взглянул на Наоми. Та отвернулась.