Петя чуть не утонул в чашке кофе, эклектус – это название благородного попугая по латыни (я его зову просто Лексус) полюбил кагор, а Петя – коньяк: научила попугаев прекрасному.
В Пете обнаружился нарциссизм, смотрится в зеркальце и бормочет: «Петя красивый, Петя хороший…» А ведь я ему ставлю джаз! И русскую классику – Льва Толстого «Казаки»! Хоть бы слово!!!
Вечерами аудиокниги – Агата Кристи, Жорж Сименон… Попугаи слушают, а я и в комнату заходить уже боюсь. Вечер – и у них крадется убийца…
Юлька! Если уж такой отшельник вроде меня вышел на демонстрацию протеста – то не устоять никакому режиму. Это было прекрасное шествие, многих повидала замечательных людей, встретила Седова, Бахнова.
А главное – свою школьную учительницу по литературе Эллу Эдуардовну! Так что вместо тумаков получила большое удовольствие. Я, конечно, опоздала, и явилась туда, где должно было все закончиться, на Чистые пруды. Не обнаружив толп демонстрантов, я поинтересовалась у полисмена с дубиной:
– Вы не подскажете, где митинг оппозиции, сэр?
– Ну, вы и демонстрантка! – покачал он укоризненно головой.
Оказывается, шествие начиналось от Пушкинской площади!
Я – туда, и едва успела влиться в самый конец хвоста…
Вас с Ирмой, Моней и Хидей – нам очень не хватало.
Мариночка, если бы на митинг пришли мы с Ирмой, к вам не подошел бы ни один омоновец! Волк – он и для и железной омоновской маски волк. А если бы еще захватили и Разбоя!
Хотя чистым волкам не надо знать людские ссоры, у них все справедливей. И нашему жизненному укладу еще до волков расти.
Ребеночка у нас с Ирмой не получилось, зато появился барсучок (его выкармливает козьим молоком Вероника), а у меня Василёк – хороший, веселый мальчуган. Лапу вылечили, от блох отмыли. Совсем малыш, но от молока мы уже отказались, грызем мясо.
Андрей сделал детский вольер для малышей – Васи, барсучка, енотовидной собаки Жучки. Все они, привыкшие беситься у нас дома, вдруг присмирели, вытянулись, уселись перед сеткой вольера на лисьих-барсучьих задницах, поджав, у кого есть, хвосты, и смотрят, смотрят, когда за ними придут «родители».
Я к Васе прихожу первой, он: «мама, мама моя идет» (ну, что-то вроде), я его на поводок и на ручки, он победоносно взглянет на оставшихся, и на маминых руках, голову мне на плечо (ой, мамка-мамка), отправляется домой.
У Васи смешная особенность: увидев, что я к нему иду, он сосредоточенно и очень серьезно писает, и я терпеливо жду, потом пристегиваю к ошейнику поводок, и мы идем на прогулку.
Потом забирают барсучка, ему тоже хочется домой. Остается, сиротинушка, одна Жучка, потому что у нее своего персонального потрепывателя и поглаживателя нет, но и нам с Васями, Петями не разорваться, пусть радуется, что накормлена, ухожена, жива.
Пошли гулять с Васильком, он уснул на прогулке, положив голову, очень мягко, мне в ладонь. Пригрелся на сосновом пригорочке. Зажмурился, живот солнцу подставил, и голову мне в ладонь.
А я его сон караулю и думаю: в тридцать семь лет (мне скоро будет, Марин) – это счастье?
Что я хочу тебе сказать, Юленьк. Я уезжаю.
Куда, на сколько – не спрашивай.
Учитель мой, Элла Эдуардовна, готовится совершить экспедицию на Кольский полуостров: до Апатит, а там десять или пятнадцать километров пёхом продираться сквозь бурелом к сакральному озеру Сейд, соединенному энергической дугой с тибетским магическим озером Манасаровар в сердце Шамбалы.
И я, конечно, радостно откликнулась.
Манасаровар – древнейшее на свете озеро, о нем рассказывается в священных книгах о сотворении мира – в сущности, очевидцами этой мистерии.
Так что Сейд-озеро, видимо, и правда, связанное с Манасароваром, поскольку его питает какой-то загадочный, в любую жару не пересыхающий источник, таит в себе колоссальную энергию, спасительную и созидательную одновременно.
Учитель мой задумал вступить в контакт с этой космической энергией, направив ее на оздоровление Земли, а также на удобрение и вразумление человечества.
Не знаю – смогу ли я тебе писать с дороги.
Но ты мне все равно пиши.
Не забывай.
Марина.
Лето, осень, зима…
– Когда ты уходишь, никогда не забывай сказать: «Я люблю тебя!»
– Я люблю тебя.
– И я люблю тебя.
Имя нашей Люси сейчас звучит на Ворониче над Соротью, там, где Пушкин поминал еще Байрона, поминает священник из монастыря. В третий день, в Духов день. Ну, с Богом!