Ты, я и Гийом

В этот раз мастер извлек из-за станка на столе темное, еще не до конца отполированное колье с изумрудами и застыл передо мной в горделивой позе успешного кутюрье во время какого-нибудь триумфального показа. Замысловатые переплетения золотых лепестков и трав, изумрудные глазки сердцевинок цветов, нежного цвета эмаль, покрывавшая часть элементов растительного орнамента делали вещь божественно красивой. Я представила, как все это будет смотреться в окончательном виде на чьей-нибудь шее, и с завистью вздохнула. «Может, деньги и имеют смысл», – промелькнуло в голове. Сколько себя помню, подобные диссидентские мысли накатывали только, когда у меня перед глазами оказывались творения Карима. Была в них какая-то неопровержимая сила, притягательная власть. За колье последовало кольцо – мелкая букашка, которая ползла к краю огромного драгоценного камня. За ним – брошь-стрекоза с ажурными крылышками и тяжелым хризолитовым хвостом, но главное Карим приберег напоследок.

– Иди сюда. – Он махнул мне рукой, стоя у собранных из добротных досок и покрашенных в черный цвет стеллажей. – Смотри!

Карим с загадочным видом снял крышку с небольшой картонной коробки, и я заглянула внутрь. На дне коробки сияло что-то невероятно яркое и большое в форме конуса. Мне никак не удавалось сообразить, что это за украшение и кто, каким образом может его носить. Карим тем временем сунул руку в коробку и извлек на свет божий удивительный предмет – это была наполовину законченная миниатюрная шапка Мономаха. Основа, выполненная в технике скань, полностью повторяла оригинал. Драгоценные камни, украшавшие шапку, были старательно подобраны по цвету, форме и величине так, чтобы, с одной стороны, соответствовать знаменитому шедевру, с другой – не нарушить внутренней гармонии самой миниатюры.

– Ух ты! – У меня дыхание перехватило от этой музейной роскоши и невиданной красоты. – А можно ее в руки взять?

– Бери, – разрешил Карим, самодовольно улыбаясь.

Шапка умещалась на ладони. Я поднесла ее к глазам и стала рассматривать мелкие детали. Каждый элемент, каждый камень находился в строгой гармонии с остальными и в то же время жил какой-то своей, независимой жизнью. Соединив все воедино, Карим умудрился в самих камнях и в отдельных золотых фрагментах сохранить неповторимость и индивидуальность.

– Ты – гений! – мне хотелось сказать что-то большее, выразить то блаженство, которое испытывали сейчас мои глаза. Но эмоции оказались сильнее слов. Дар речи вернулся одновременно с практическим восприятием действительности. – А кто заказал? – поинтересовалась я.

– Да ты знаешь, – Карим смешно, как-то смущенно пожал плечами, – не было такого заказа. Мне самому захотелось это сделать. Только вот не все материалы пока собрал. Не всегда достанешь подходящие, да и дорого очень.

– Представляю себе! – Я искренне посочувствовала. Карим как-то упоминал, сколько стоят разные там камушки – помню, от всех этих цифр мне становилось дурно. – А куда ты ее потом?

– Постараюсь нашему музею ИЗО продать. Не смогут купить – так пока отдам. Пусть выставляют. – Карим смотрел на меня и улыбался. – Понимаешь, она должна быть в Казани. Исторически. Пусть маленькая, пусть копия, но должна.

Мне показалось, что он прекрасно понимает. Я единственная из всех его знакомых, кто может действительно оценить такой поступок. Остальные, скорее всего, покрутят пальцем у виска. Но даже я не смогла сдержать удивления, покачав головой, чем только вызвала у Карима еще более широкую улыбку. Надо же, в чем-то и мы с ним, такие разные, похожи. Каждый по-своему, нечасто, временами, но все-таки служит чистому искусству.

Несмотря на этот проблеск неожиданно возникшей между нами духовной связи говорить о своих незначительных успехах на поприще науки мне теперь расхотелось. Разве такое маленькое, в общем-то, ничем не примечательное достижение могло сравниться с осязаемым подвигом Карима – сказочной миниатюрой шапки Мономаха, рожденной в его умелых трудолюбивых руках?

Да дело, конечно, не в том, что он не понимает цели моей учебы в аспирантуре. «И что тебе это даст? – было его любимым вопросом. – Работу хорошую найдешь? Деньги зарабатывать будешь?» Дело в том, что деяние Карима само по себе было несоизмеримо выше. А я бы все равно не смогла объяснить ему, что такого важного делаю для человечества. Он вот создает красоту – волнующую и осязаемую. Ее можно потрогать, рассмотреть, можно ею гордиться и выставлять ее напоказ. А мои изыскания вряд ли по сути своей кому-нибудь интересны. Так, эгоистическое баловство – потешить собственную жажду познания и получить удовольствие от чувства сопричастности к творчеству, к извлечению его не до конца разгаданного смысла. От всех этих рассуждений на тему бесполезности моих занятий накатила жуткая тоска. Хотелось изменить все, научиться производить на свет что-то действительно ценное и, как бы это сказать, живущее своей независимой и нужной людям жизнью. Что именно – я никак не могла для себя понять.