Ты, я и Гийом

Артем снова ответил моментально. Поздравил с успешным началом научной карьеры – то ли пошутил, то ли искренне, я не смогла понять – и порассуждал в ответ на тему собственной неполноценности. У него, оказывается, тоже часто возникало ощущение, что он слишком мало знает, а в МГУ его держат по какой-то странной ошибке или из жалости. Да и в формировании жизненной цели он явно не преуспел. Мне стало смешно: уж кто бы говорил! За то время, что Артем занимался наукой, у него накопилось рекордное количество всевозможных стипендий и грантов – мне такое и не снилось. Абсолютно уверена, что их не раздают просто так или «из жалости». И цель у него была вполне осязаемая и понятная – сделать серьезную научную карьеру, возможно, за рубежом. Так что все четко и ясно. Настроение стало постепенно исправляться: значит, не у меня одной бывают депрессивные мысли на тему сложности бытия и собственной никчемности. Странно. Обычно меня не радуют чужие трудности и проблемы. А вот откровения Артема помогли воспрянуть духом и порадоваться родственности наших душ.

Часть третья Идея фикс

Глава 1

Остаток лета прошел размеренно и спокойно, если не принимать во внимание внутренних бурь, которые время от времени бушевали в моей несчастной душе.

Внешне все выглядело более чем пристойно. Мы с Катериной ходили на прогулки, причем коляску теперь преимущественно катила она – это было такое новое хобби. Вполне, на мой взгляд, приличное – по сравнению с предыдущим любимым занятием выворачивать наше жилище наизнанку.

У нас уже завелось несколько подруг, с которыми Катя то мило ворковала в песочнице, то сражалась с помощью пластиковых совочков и грабель. Последнее требовало вмешательства взрослых, поэтому я поневоле познакомилась с парой-тройкой таких же, как я, молодых мамаш. И, к собственному облегчению, узнала, что не я одна, оказывается, периодически испытываю острое желание применить к своему чаду более суровые меры, чем крик или сделанное страшным голосом внушение. Все не без греха. Меня это открытие очень порадовало и настроило на добрый лад: судя по откровениям других, не такой уж отвратительной мамой я была. Зря меня Славик бесконечно пилит. А вообще, чем старше становилась Катенька, тем сильнее я влюблялась в свою хитрющую и умнющую дочь. Мне нравилось, как она успевает быть в курсе всех событий в доме, как точно догадывается о том, что мы собираемся делать, и как всегда ловит смысл сказанного на лету, даже если мы со Славой говорим загадками «только для взрослых». Одним словом, не знаю, как бывает у других, а мне потребовалось время, чтобы начать обожать и уважать собственное дитя. И чем дальше, тем более ярким и бурным становился мой восторг.

Кроме воспитательных задач, к сожалению, было еще и нудное, ненавистное хозяйство. И на вторую главу времени оставалось ничтожно мало.

Время от времени я вяло ковырялась в ксерокопиях романов «Подвиги юного Дон Жуана» и «Одиннадцать тысяч палок». Текст был сложным для понимания: то и дело приходилось закапываться в словари. Но главное – за всеми фривольностями и бесконечными эротическими эпизодами мне никак не удавалось уловить суть произведений, причину их возникновения. Согласиться с Юлией Хартвиг – известной польской исследовательницей творчества Аполлинера – в том, что написаны оба этих романа были только ради «избавления от денежных затруднений» и в качестве забавы, я не могла. Было в них что-то еще: какая-то психологическая подоплека, какой-то эксперимент, переворачивание реальности и создание на основе обстоятельств действительности мира фантазий. Я пыталась представить себе, о чем думал Аполлинер, когда описывал эти сменяющие друг друга эротические сцены в «Подвигах юного Дон Жуана», эти женские образы, покорные всем прихотям главного героя – юного Роже. Размышляя об этом, я заметила одну деталь. Почему-то выходило так: чем сам Гийом был в юности обделен, то Роже получал сполна и даже больше. Вот он и ответ. Будь я сама писателем, я бы тоже поступала так – собственный опыт неудач, невезения, безразличия со стороны любимых переворачивала бы с ног на голову и превращала на страницах романов в приступы вселенской страсти и любви, в бесконечный сногсшибательный успех. А почему бы и нет? Здесь твои оппоненты безмолвны, здесь ты сам вкладываешь в их уста нужные слова, а в пальцы – верные прикосновения. И даже пусть они – живые – никогда не узнают, что эти книжные герои списаны с них, художник будет отмщен. Получит реванш за все унижение и нелюбовь, за все отказы.

Видимо, чем-то вроде подобной психотерапии и были для Аполлинера «Подвиги юного Дон Жуана».