Ты, я и Гийом

Господин Бабаев оказался не страшным зубастым бизнес-монстром, как вполне можно было предположить, исходя из его статуса и положения, а вполне милым человеком средних лет. Мы разместились в его кабинете, и Беатрис, лучезарно улыбаясь, начала приставать со своими идиотскими вопросами: «А что вы производите?», «А какие технологии?», «А сколько у вас работает людей?» Я старалась, как могла, хотя бы передать общий смысл сказанного своими словами. «Своих слов» катастрофически не хватало. Черт возьми, если бы не эта жуткая задница, в которой я вдруг оказалась, ни за что бы не вздумала так рисковать! Перевод с английского на русский примитивных вопросов Беатрис мне еще как-то удавался, а вот с пламенными речами Игоря Алексеевича я справлялась с большим трудом. Он вдохновенно говорил о новых технологиях, используемых на предприятии, рассказывал, как создаются фермы и выращивается скот, хвалился новейшей системой обучения и мотивации персонала. Никогда бы не подумала, что человек, который не работает сам на производстве, так четко знает все подробности процесса и детали, черт бы их побрал! Чем больше углублялся он в специфику и особенности работы своего концерна, тем труднее становилось мне подбирать подходящие слова. Да еще и французский, периодически и весьма некстати, встревал в чудовищный по отсутствию профессионализма перевод. Когда через сорок минут синхронная пытка подошла наконец к концу, я ощущала себя так, будто меня, как тряпку, засунули в воду, а потом отжали. Подкладка костюма была мокрой насквозь и противно прилипала к телу. Хотелось залезть под какой-нибудь гигантский вентилятор, чтобы просушиться. А лучше всего, конечно, сначала в душ, а потом уж под вентилятор. Понятно, что ни того, ни другого в моем распоряжении не оказалось. Зато в качестве «утешительного приза» мне, как и Уэнди с Беатрис, достался красивый синий пакет с фирменной эмблемой Черкизовского мясокомбината. Девушки, да и я тоже – чего греха таить, – заметно оживились и стали радостно вытаскивать на свет божий подарки под умиленными взглядами руководителей концерна. Я старалась изо всех сил, чтобы не выдать своего разочарования: в пакете лежал ежедневник, календарь и ярко-красная кружка. Черт, мне бы больше подошла палка колбасы и банка тушенки. Хоть какой-то вклад в Серегино гостеприимство. Днем я вообще практически не ела – в этой дурацкой Москве любой общепит можно охарактеризовать одним-единственным словом: «Дорого!» Даже мерзопакостный «Макдоналдс». Вечером, в доме у Сергея, я очень стеснялась и почти ничего не брала в рот. А Артем, даже если мы с ним встречались, на подсознательном уровне всегда помнил о том, что меня нужно поить, но про еду хронически забывал.

Проводили нас до самого КПП. По дороге расторопные помощники все-таки догадались сунуть нам образчик лучшей своей продукции – палку сырокопченой колбасы, которая божественно пахла, доводя голодный организм до самозабвения. Уэнди и Беатрис восторженно перемигивались, из чего я сделала вывод, что мне не достанется ни кусочка.

В машине я, как и следовало ожидать, пережила хорошую взбучку от новоявленной своей шефини – но не по поводу слабых знаний. Оказывается, я с недостаточным энтузиазмом переводила страстные излияния Беатрис на тему рекламы. Я должна была говорить вдохновенно, с блеском в глазах, так, чтобы заинтересовать, привлечь, убедить! А я, сволочь такая, мямлила себе под нос, упершись взглядом в полированную поверхность стола. В глубине души я чувствовала удовлетворенность таким поворотом событий: мне нисколько не хотелось, чтобы приятный и улыбчивый Игорь Алексеевич выкидывал на ветер тридцать-пятьдесят тысяч долларов. Пусть лучше еще коров на них купит – все больше пользы. Я отмалчивалась. А чтобы не раздражаться, отключила слух и стала думать о Кате. Соскучилась жутко! И надеялась, если меня не уволят раньше, купить билеты в Казань на следующие выходные. Беатрис постепенно успокоилась. И они с Уэнди переключились на обсуждение следующего интервью – мы ехали в министерство. А меня вдруг начала мучить другая, навязчивая и страшная мысль: ни в какое правительственное здание без московской прописки меня не пустят. Вот и получится, что останусь я за бортом и меньше чем через час потеряю работу.

На прописку, как ни странно, даже и не взглянули. Отобрали паспорт, сверились со списком, а потом вышел референт и, проведя нас через «вертушку», пригласительным жестом увлек за собой по громадным извилистым коридорам. Я шла, глазела по сторонам и думала: не приведи господь тут затеряться – ни за что не найдешь дорогу к выходу и будешь неделями блуждать между наглухо закрытыми величественными дверями и отстраненными служащими министерства, упакованными в строгие костюмы. Разве к таким подойдешь с вопросом? Одним только взглядом испепелят, почтешь за благо тихонечко умереть от голода в каком-нибудь укромном тупичке.