Ты маньячка, я маньяк, или А пес его знает

Подруги прыти такой не оценили — не за этим же ехали на край света, чтобы, не полюбовавшись на труп, отчалить обратно. Всем хотелось подробностей и, по-возможности, зрелищ.

— Уехать всегда успеем, — не снимая заготовленной скорби с лица, строго сказала Ева. — Вводи в курс давай, что здесь произошло? Это маньяк?

Майя растерялась:

— С чего ты взяла?

— Как — с чего? Ритка-администраторша доложила, что любовника твоего втихую прибили, так почему я думать должна, что маньяк здесь не при делах? Этот вопрос меня сильно касается! Сами судите, — обратилась Ева к подругам, — человечество одолела всеобщая импотенция, молодеющая на глазах. От этой беды мужичье подалось в «голубые». Тех, которые уцелели, отправили на войну. Бабам остались жалкие крохи, не годные ни туда, ни сюда, и теперь выясняется, что и эти остатки истребляет маньяк. Меня это очень волнует.

— Да-да, меня это тоже волнует, — согласилась Ирина.

— И меня, — пискнула Евдокия, старательно загоняя внутрь очень плохое предчувствие.

— … Значит можно делать маньяку заказы, — продолжила свою мысль Ева и против всех правил заржала: — У меня штук пять кандидатов найдется, не считая Дуськиного Боба. Непочатый край маньяку работы.

— Маньяк здесь ни при чем, любовника не убили, — шмыгая носом, сказала Майя.

Ева застыла, Евдокия с Ириной — тоже.

— Так он жив?! — хором спросили они.

— Нет, он умер, то есть, погиб, — промямлила Майя и горько заплакала, виновато глядя на Ирину.

— Ничего не пойму, — призналась та. — Руки, что ли, на себя наложил твой любовник?

— А тебя это удивляет? — спросила Ева. — Как еще он мог поступить после ночи с занудой Майкой? С ней же тоска, с ней же не о чем поговорить. Нормальный человек не может всю ночь только трахаться.

— Ночью можно и спать, — резонно вставила Евдокия.

Ева, покрутив у виска пальцем, сообщила со знанием дела:

— Спать с любовницей неприлично.

— Перестаньте, — рассердилась Ирина и обратилась к Майе: — Ты можешь нам рассказать, что здесь стряслось?

— Могу, — отводя глаза, простонала та.

— Тогда рассказывай! — хором взвыли подруги.

И Майя начала свой рассказ:

— Сначала все было хорошо…

— Пока трахались, — вставила Ева.

— А потом он странно себя повел, — продолжила Майя, — вернулся из душа, мы немного с ним поболтали и…

— О чем? — спросила Ирина. — О чем вы болтали? Это может быть важно.

Майя прикусила губу и нахмурилась:

— Об этой, о, как ее, о политике.

— А конкретней?

— О дефлорации прав человека.

Ева, смачно хлопнув себя по ляжкам, сей же миг восхитилась:

— А у нее одно на уме! Шопен ты мой ненаглядный! Вспомнила бабка как девкой была! Тебе 35! Какая тут, блин, дефлорация? Откуда она у тебя взялась, Жопен ты мой, безразмерный?

— А при чем здесь я? — растерялась Майя. — Мы о правах человека с ним говорили.

— Дефлорация — это лишение девственности, — пояснила Ирина. — Он что, в этом ключе говорил о правах человека?

— А что, очень образно! — одобрила Ева. — Хотела бы я взглянуть на любовника Майки. Толковый, чувствую, парень; такое сказать: дефлорация прав человека! Прям взяла бы его и рас-це-ло-вала!

Евдокия удивленно спросила:

— Ты любишь трупы?

— Прекратите! — возмутилась Ирина. — Кого вы слушаете! Ясно же, что о декларации прав человека шла у них речь!

— Да-да, — подтвердила Майя, — он о декларации мне говорил. Я его слушала, очень внимательно, а потом что-то ляпнула.

— Что? — спросила Ирина.

Майя пожала плечами:

— Уже не помню сама.

— Что-нибудь умное наверняка, — заржала Ева. — Другого тебе не дано, Тоска ты наша, продукт Пуччини.

— Сама ты доска! — огрызнулась в ответ Майя.

Ирина прикрикнула на подруг:

— Хватит валять дурака! Особенно ты, Ева. Хихикать время нашла! Майка, а ты продолжай, что было дальше? Ты ляпнула и…

— Он сник и спросил: «Ты хочешь спать?» Я удивилась: «Спать? В два часа ночи?» Он обрадовался и сказал: «Тогда я почитаю».

Ева пришла в восторг:

— Ну, что я вам говорила! Все было хорошо, пока «енто» делали, а как наступило время им о высоком потолковать, тут ему и облом. С Майкой-то не растолкуешь, образование у нее на нуле.

— А ты, конечно, сразу биографию Моцарта ему рассказала бы, — скептически заметила Ирина.

— Почему, Моцарта? — обиделась Ева. — Я бы про Баха ему забабахала. Знаешь каким он развратником был! Любовник и глазом моргнуть не успел бы, как улетела бы ночь, Майка же тормоз. Она до сих пор верит, что город Гомель — это столица геев.

Евдокия хихикнула, Ирина же разозлилась.

— Ева, немедленно прекрати! — закричала она. — Откуда такой цинизм? У подруги горе, а ты измываешься! Лапочка, продолжай. Что было дальше? — уже нежно обратилась она к Майе, отчего та попятилась и побледнела, но продолжила:

— Он книжку достал, одел очки и начал читать.

— Очки надевают, — вставила Ева и спросила: — Какую?

Майя растерялась:

— Че — какую?

— Какую книжку читал твой покойный хахаль? Сберегательную?

— Разве это имеет значение? — удивилась Ирина.

— Имеет, — заверила Ева. — Должны же мы знать его уровень. Какую книжку читал он, лохудра, хоть здесь ты в курсе, надеюсь, Леонкавалло ты наш неожиданный!