— Нет, — говоришь ты. — И если честно… мне поднадоела история про Ганнибала.
Ты ранишь мои чувства, но в любых отношениях нужно расти, и мне никуда от этого не деться.
— Как пожелаешь, Мэри Кей Димарко.
Ты стоишь у двери и посылаешь мне воздушный поцелуй.
— Веди себя хорошо.
Я тоже посылаю тебе воздушный поцелуй.
— Увидимся через двадцать минут, когда передумаешь?
Твой взгляд падает на диван, ты прячешь похотливую улыбочку, и ты любишь меня, однако покидаешь, а я сажусь на красный диван и включаю телевизор. Мне нужно посмотреть несколько серий «Наследников», но я не могу сосредоточиться. Мне нужно отвлечься, поэтому я переключаюсь на «Семейную вражду». Я не параноик; просто все, что сейчас происходит, мне в новинку. Впервые моя жизнь полностью наладилась. Иногда я вспоминаю о Нью-Йорке или Лос-Анджелесе и слышу, как Эйми Манн в песне «Магнолия» предупреждает меня: иногда, получив желаемое, ты обескуражен. Я уже привык не получать желаемого и теперь не понимаю, как стать обычным домоседом из Бейнбриджа, проводящим дни перед телевизором, пока его почти жена (без «почти» ты будешь уже восьмого августа — тебе нравится дата) выбирает занавески, а падчерица гуляет с друзьями.
Слышу, как открывается входная дверь, и выключаю телевизор. Ты поняла, что нужна мне сегодня, — и ты здесь, скидываешь обувь в коридоре…
— Соскучилась по мне, Мэри Кей почти-что-Голдберг?
Я отрываю взгляд от красной подушки, которую перекладывал, чтобы освободить тебе место, — и это не ты.
Это Сороконожка. Я выхожу на новый уровень в игре, опасный уровень, и она достает из холодильника банку джин-тоника, а ей восемнадцать лет, и сейчас одиннадцать утра. Она закрывает холодильник бедром и встряхивает банку. Она хихикает.
— Наконец-то, да? Господи, она меня с ума сведет…
Я сжимаю подушку. Мой щит.
— Номи, тебе не следует пить.
Она запрыгивает на диван, а я встаю с дивана, и Сороконожка теперь лежит на боку, вытянув ноги (кто знал, что у нее есть ноги?); что она задумала? Она потягивает джин-тоник из банки и кладет голову на подушку.
— Не волнуйся, — говорит. — В таких коктейлях алкоголя почти нет. Я не опьянею.
Я стискиваю свою красную подушку, а Сороконожка, хоть и неподвижна, всегда в движении. Она проводит рукой по ключице — по твоей, но не твоей ключице. Она ведь порождение твоего тела.
— Джо, расслабься, — говорит она. — Ее тут нет.
Она делает глоток, и пошел ты, Вуди Аллен. Ты создала ее. Ты. Она девственница, не так ли? Она недостаточно взрослая, чтобы знать, чего хочет, и все же она говорит, что я знаю, чего она хочет, и облизывает губы.
— Серьезно, — говорит она. — Мама с Эрин… живут ради того, чтобы выбирать занавески.
Вздыхает.
— Номи, тебе лучше не пить.
— А тебе лучше не жениться. Господи, Джо, у нас ведь все было так хорошо…
Сороконожка заходит издалека, и я начинаю заикаться.
— У кого это «у нас»?
Она смеется — она всегда так смеялась?
— Понятно, — говорит она. — Ты не ищешь легких путей. Мы были так близки… — Близки в смысле, что Сороконожка побеждает. — Мама почти прыгнула в койку к Айвену. — Неправда. — А ты взял и прогнал его… — Я его не прогонял. — Потом ты пошел на охоту с моим бывшим парнем. Он собирался преподать тебе урок за то, что ты пытаешься меня отбить, словно я вообще ничего не решаю. Вот придурок!
Игровое поле взлетает на воздух, я ныряю в укрытие. «Бывший парень» — значит, это она была в лесу с Шеймусом. Не ты.
Номи.
Он не тосковал по тебе, он был педофилом и думал, что я педофил, как и покойная Меланда, а я НЕ ПЕДОФИЛ. Сороконожка больше не одна. Сверху падают бомбы, а моя панель управления не работает (интересно, она знает о кроликах и ведрах с гребаной кровью?), и я хочу ударить по консоли и завопить: «Ты… с Шеймусом?!»
Она дергается, будто по ее телу ползают муравьи, и пищит:
— Не напоминай мне. Я знаю. Умным его не назовешь. Он почти не читал. Можешь просто забыть? Я была слишком юной.
— Ты все еще юная.
Она моргает, и мне жаль, что она все еще носит эти нелепые маленькие круглые очки.
— Зато он умел ухаживать и мог, например, забрать меня из Сиэтла и увезти в свою хижину. Без этих передышек я бы школу не закончила.
В хижину. Значит, той самой девушкой была Номи… Я умоляю ее прекратить, она вздыхает.
— Не надо, Джо. Не завидуй. В хижине было скучно, и я никогда его не любила.
— Номи, пожалуйста, перестань.
— Здешние школьники… такие же, как везде. Отстойные. Шеймус один раз просто… В общем, мне было скучно болтаться у ручья возле средней школы, и появился он.
Зал для кроссфита через дорогу от гребаной школы, и я делаю вывод.
— Он — насильник.
Теперь она садится.
— Неправда. Никто меня не насиловал, Джо.
— Закон считает это изнасилованием.
Она скрещивает руки на груди. Все сорок штук.
— Неужели, мистер Моралист? Мистер Спрячусь-в-лесу-и-буду-подглядывать-за-Номи.
— Я за тобой не подглядывал.
— Точно, — говорит она. — По чистой случайности оказался у моего дома, чтобы проводить меня до магазина.
Экран меняет цвет с оранжевого на зеленый, и я умираю. Так все и было. Но я не виноват.
— Номи, я ничего такого не имел в виду.