Ты меня любишь

Я остаюсь на линии (я взрослый) и даю свой адрес (наш адрес), выполняю указания (не перемещайте ее) и говорю твоей дочери правильные слова («Все хорошо, Номи, она поправится»), держу тебя за руку и шепчу тебе нужные слова. Ты затерялась в море («Смотри, как мимо плывут лодки»), и мой голос — твой маяк. Однако я не могу произнести все, что хочу, и не могу уделить тебе все свое внимание. Твоя Суриката слишком близко.

Дело не в том, что Номи сказала («Она жива»), а в том, чего не сказала («Слава богу, она жива»), — и может ли быть такое, что она… желала тебя устранить? Однажды я видел, как она столкнула Онька со стола. Он приземлился на лапы, а вот ты…

Знаю, Мэри Кей. Сейчас не время для сомнений. Когда ты очнешься — а ты непременно очнешься, — мы с тобой выступим хоть против всего мира. Обещаю. Твои веки трепещут, и я думаю, я надеюсь — я бы хотел остаться с тобой наедине, — и глажу твои волосы, и произношу вслух:

— Я люблю тебя, Мэри Кей. Ты упала, знаю, но скоро ты поправишься. Я буду заботиться о тебе каждый день, даю слово. Я принадлежу тебе, ты моя любовь. Я рядом.

Суриката — снова Сороконожка. Молчаливая.

Эпилог

Я покинул Америку. Мне пришлось. Сколько невзгод может вынести человек? Ладно, границу я не пересекал, однако мой новый дом — словно другая страна. Я живу во Флориде, прямо в центре, недалеко от парка «Волшебное королевство», хотя, конечно, не так близко, как в «Близости». Я могу притвориться, что его не существует. Я один. В безопасности. И теперь я понял: мне лучше на другой стороне дороги. Ты была особенной, Мэри Кей. Что-то во мне разглядела. А в конце концов оказалась похожей на мою прошлую элитную любовь, выросшую на побережье и слишком запутавшуюся в своих голубых корнях, чтобы прокладывать со мной новую дорогу. Этот житель Флориды больше не предается банальным американским мечтам о всепобеждающей любви.

Лавочка, что называется, закрыта, и я включаю свет в борделе «Сочувствие». Слишком темно и слишком ярко, а я пробую двигаться дальше. Вчера вечером смотрел документальный фильм о покойном Сэме Куке — мы с ним на одной волне — и хотел больше узнать о его музыке, но авторы в основном строили догадки насчет его убийства, словно остальное не имеет значение. Мне надоела повсеместная одержимость смертью, Мэри Кей. Может, лучше думать о том, что мы делаем со своей жизнью? Оньк мяукает (его братья в Бейнбридже), и ты не ошиблась, Мэри Кей: он действительно лучший кот, он сбитый с толку король на бесконечном победном марше, вечно выглядит так, будто только что сочинил песню «Аллилуйя», и будь ты здесь, ты бы сказала, что каждому суффиксу нужна приставка, и я скучаю по тебе, Мэри Кей.

Очень.

Я хотел прожить с тобой жизнь и все сделал правильно. Я был хорошим. Бесплатно работал в библиотеке. Открыл тебе свое сердце и поверил, что мы можем быть счастливы в Кедровой бухте. И тогда ты, как и многие другие американские женщины, доверяющие своим чувствам, сказала правду, и тебя столкнули с лестницы. Мое сердце разбито. Навсегда.

Я не могу с тобой поговорить, поэтому включаю песню Сэма Кука, в которой он тоскует по бросившей его женщине. Она разбила ему сердце — ушла из дома, провела где-то ночь, — и он умоляет ее вернуться. Он предлагает ей прощение. Оно возможно, когда любимый человек жив. Тебя толкнули. Так с нами поступает жизнь. Ты потеряла равновесие и упала с лестницы, потому что носила носки (я тебя предупреждал!), а теперь ты в коме и не можешь ворваться в бордель «Сочувствие» и сказать, что сожалеешь о своем уходе. Ты такая же, как все женщины, которых я любил. Ты не бросила меня. Не ушла на ночь из дома. Ты покинула эту гребаную планету.

Ты хотела открыть бордель еще до нашей встречи, а я хотел вместе праздновать Рождество и не снимать гирлянды круглый год, а теперь ты даже не увидела наш музыкальный автомат. Тебе недоступно самое важное действие, присущее людям, — развитие. Ты не можешь извиниться перед своим ребенком за то, что была человеком, матерью и слепа из-за симпатии к постороннему.

Я смотрю на свой телефон, просто чтобы убедиться, — все так и есть: «Завтра ее отключают от аппаратов. К твоему сведению».

Номи даже не позвонила, только прислала сообщение, и я щелкаю выключателем на розовой неоновой вывеске «Открыто» в моем книжном магазине, где я подаю «коктейли и мечты». Ты не помогала мне создавать бордель, и я не виню Номи в холодности; со временем она оправится. Она не из тех, кто сочувствует, я все еще вижу, как она склоняется над тобой, и слышу: «Она жива», — и она не виновата, Мэри Кей. Она живет своей жизнью, изучает нашу безнадежно загубленную окружающую среду в Нью-Йоркском университете, а такие травмированные и превратившиеся в социопаток девушки в Нью-Йорке процветают, знаю не понаслышке. Натерпелся от них — мало не покажется.