Ты меня поймал (СИ)

Торможу в гостиной перед камином и энергично собираю принадлежности для рисования. Всё аккуратно складываю стопочкой на журнальный столик, как раз когда появляется Третьяков.

Я уже успокоилась, да и с одетым мужчиной мне становится сразу легче, поэтому спешу изменить планы.

— Я бы лучше поехала домой.

— Позже, Лар. Сейчас ты поедешь со мной.

— Уверена, у тебя с утра есть более важные дела.

— У меня всегда есть дела, но сейчас мы их подвинем.

Лев просто подхватывает мою ладонь и тянет к выходу. Быстро нажимает на большой сенсорной дисплей около дверей, и замки открываются.

— Мы не попрощались с Захаром и Ликой. Как-то неудобно, — пытаюсь оттянуть момент, но Третьяков, не задерживаясь, идёт к автомобилю.

Нас, оказывается, уже ждут.

— Яровой знает мои привычки, тем более мы с ними ещё увидимся.

Буквально впихивает моё тельце в салон джипа и следом садится сам.

— Илья, в замок. В клинику.

У меня в груди словно кусок льда застрял. Что там вчера говорил Лев про неведенье? Кажется, я согласна с ним. Меньше знаешь — крепче спишь.

— Лев, я действительно не хочу знать подробности этого … бизнеса.

Он молчит и даже на меня не смотрит. Единственное, что сейчас нас связывает- это его пальцы, крепко удерживающие мою ладонь.

Тоже умолкаю, больше не пытаясь избежать правды. Тем более телефон его сиятельства разрывается от входящих звонков.

— Лариса Николаевна, меня сегодня до обеда не будет. Перенесите встречи. Меня беспокоить только по чему-то чрезвычайному.

Он завершает короткий монолог и откладывает телефон на сиденье.

— Наверное, мне пора в отпуск, — вдруг неожиданно выдаёт, но я теряюсь, не зная, к кому именно обращается граф.

Смотрит он при этом в окно.

— Конечно, Лев Николаевич. Вам бы не помешало. Уже три года не отдыхали.

Мужчина кивает, словно в такт своим мыслям, при этом нежно поглаживая большим пальцем тыльную сторону моей кисти. От этой совсем невинной ласки кровь в моём теле медленно вскипает, от чего глыба льда медленно тает.

Поэтому, когда мы паркуемся перед входом в клинику, я настроена так же решительно, как и хозяин этого места.

Мы не говорим весь путь до отделения, но это и хорошо. От воспоминаний того пятничного вечера и взгляда охраны на мою персону меня немного потряхивает. В поисках поддержки непроизвольно сжимаю сильнее пальцы мужской ладони.

— Не бойся, Мотылёк.

Ну ему-то говорить легко, а я тогда столько страха натерпелась.

Едва заходим в отделение, к нему спешат двое медиков. Больничный коридор пуст, и выясняется, что сейчас у пациентов время завтрака. Они ещё буквально минуту о чём-то говорят, а потом уходят в сторону.

— Идём в кабинет главврача, — распоряжается Третьяков и тут же ведёт меня.

Едва поспеваю за его широким шагом, но не возмущаюсь. Проходим мимо столовой, где вижу много беременных женщин разных возрастов. Сглатываю тяжёлый ком в горле и тороплюсь за Лео.

В пустом кабинете главврача суровый граф усаживает меня в большое кресло, несмотря на мои попытки сесть на стул для посетителей.

— Смотри, читай, — выкладывает передо мной больничные карты.

От волнения буквы скачут, и я выхватываю только отдельную информацию в виде имён, возрастов и непонятных диагнозов.

— Лев, прошу, давай общими человеческими словами.

Карты прибавляются, а моя способность к восприятию уменьшается.

— Хорошо. Это беременные женщины. Ситуации у всех разные, но итог один — им всем не нужен в итоге ребёнок.

— Не нужен?! Как так? — я давлюсь удивлением и воздухом, забывая сделать вовремя вдох.

Третьяков осторожно хлопает меня между лопатками, но, когда кашель не прекращается, несётся к кулеру и приносит пластиковый стаканчик с водой.

— Спасибо. Извини, — хриплю, когда голос немного восстанавливается. — Почему им не нужны их дети?

— Кто-то не успел сделать аборт, у кого-то медицинские показания как у моей жены, им мы разрешаем родить раньше, пытаясь потом спасти малышей. Всех детей устраиваем в семьи, частенько за границу, естественно, не бесплатно и после заключения супернавороченных договоров о неразглашении. Но есть несколько отличительных пациенток, и одна из них та самая, с которой вам с Натальей удалось побеседовать.

Он неожиданно замолкает, нервно сжимая пальцы в кулак. Упирается им же в подлокотник моего кресла.

— Отличительные — это сумасшедшие?

— И да, и нет. Одна, что видели вы, действительно имеет проблемы с психикой, а вторая здоровая во ВСЕХ аспектах, но её родители против ребёнка. Девочке только шестнадцать, у неё любовь всей жизни, от которой она и забеременела, но только эта любовь, получив красивый чек, скрылась в неизвестном направлении, а девчонка уверена, что ей все лгут, и желает рожать и воспитывать.

— Ты заберёшь у неё ребёнка?

Не могу понять, что сейчас чувствую — страх, гнев, отвращение или восхищение тем, что Третьяков делает в принципе доброе дело.

— Заберу, Лара. Так надо! — срываясь от меня к окну, резко бросает мне своё решение.

— Не надо на меня рычать, Лев Николаевич.

— А не надо смотреть на меня как на зверя, терзающего невинного ягнёнка, — огрызается граф, но взгляда от меня не отводит.