Я открываю рот и забываю, как дышать. В глазах неожиданно всё рябит и плывёт, так что просто их закрываю.
ЭТОГО НЕ МОЖЕТ БЫТЬ!
— Этого не может быть, — еле ворочая сухим языком, продолжаю лежать полумертвой рыбой на берегу — короткие вдохи без пользы для тела, так как всё равно задыхаюсь.
— Я сама в шоке. Профессор Илларионов никогда не ошибался в диагнозах, но вот … послушайте. Я запись на всякий случай сделала.
И тут раздаётся самый невероятный звук — частые ритмичные удары сердца ребёнка внутри меня.
Гинеколог убирает датчик, а я сажусь и начинаю реветь белугой. Глядя на меня, Марина Ивановна тоже начинает плакать, так что представляю, как офигел Третьяков, когда с грохотом ворвался в кабинет.
Вижу его и начинаю реветь ещё больше — понимаю, что вою как бабка на похоронах, но не могу остановиться.
— Что вы сделали с моей женой? — тут же включается Лев, и взгляд, которым он смотрит на моего гинеколога, не предвещает ничего хорошего, а за его спиной напряжённая голова телохранителя.
В последний раз я его таким видела, когда уходила из квартиры Ярового, а он остался там с его бывшей женой.
— Лев, нет, — пытаюсь успокоиться, пока муж не придушил женщину прямо на моих глазах. — И закрой двери, я не одета.
Зелёный взгляд немного проясняется, и дверь с таким же грохотом летит обратно.
— Действительно, а зачем нам лишние свидетели? Я вас и сам прибью. Что вы наговорили моей жене?
Врач, хлюпая носом, вжимается в своё кресло, но я перехватываю кулак Леонардо, которым он собирается вдолбить клавиатуру аппарата в стол.
— Нет. Успокойся. Всё хорошо, — я чувствую, как дрожат его пальцы, и перестаю реветь окончательно.
Кажется, сейчас придётся Третьякова тащить в реанимацию — кожа лица бледная, а губы едва не синие.
— Лев, что с тобой? Тебе плохо?
— Я волнуюсь. Очень. Так что начинай уже что-то говорить, — он словно забывает про своё желание прибить гинеколога и теперь обхватывает ладонями моё лицо, словно заключая в рамочку. — Но в любом случае мы справимся. Никого не слушай. Я всё сделаю …
Накрываю его рот ладонью.
— Молчи и теперь просто послушай, — прошу его и киваю врачу, та тут же клацает кнопкой на уцелевшей клавиатуре.
Когда раздаётся сердцебиение, глаза мужа округляются от непонимания, и он начинает искать источник.
— Это запись. Запись сердца нашего малыша, — на всякий случай поясняю ему, так как взгляд у него неадекватный. Наверное, как и у меня самой.
— Ты же… Илларионов, — хрипит муж, а я киваю.
Он отпускает моё лицо, смотрит диким взглядом на женщину, от чего та снова вся сжимается в комочек.
— Можно попросить сделать УЗИ. Ещё раз. Для меня.
Гинеколог тут же кивает. Моему графу Дракуле нельзя отказывать. От этой мысли меня отпускает, и я начинаю улыбаться.
Укладываюсь обратно, чтобы наш папочка смог убедиться в достоверности информации.
— Третьяков, у тебя будет трое детей. Ты рехнёшься с нами, — отвлекаю его, пока врач готовит датчик и вводит его в меня.
— Если только от счастья, Мотылёк. Я не против, — очень серьёзно заявляет мне, а сам, до боли сжимая мои пальцы, смотрит на экран.
Врач что-то ему так показывает и объясняет, а я просто любуюсь своим мужем. Он у меня самый волшебный, а ещё очень ранимый.
Лев не плачет, но так быстро моргает и часто дышит, что я вновь начинаю беспокоиться о его здоровье.
Из кабинета врача мы выходим пришибленными, держась за руки и с улыбкой вполовину лица. В моей сумочке лежит диск с записью УЗИ и сердцебиения малыша.
Третьяков прав. Я сейчас тоже так счастлива, что готова сойти с ума и полететь.
Как вернулись домой, едва помню. Только бережные любимые руки вокруг меня и поцелуи радости на губах. А ещё наши дочки.
Через неделю меня снова пригласили на приём к моему гинекологу.
В этот раз Третьяков наотрез отказался ждать меня в коридоре, и теперь мы оба чинно слушали Марину Ивановну.
— Я разобралась в вашей ситуации. И прежде, чем я всё поясню, хочу напомнить, Клара, о том, что родителям иногда свойственны ошибки, а такие гении, как профессор Илларионов, это отдельная когорта инакомыслящих.
— Спасибо, Марина Ивановна, но что-то вы меня ещё больше пугаете, — честно призналась женщине, тайно радуясь, что Третьяков таки меня переспорил, и сейчас находится рядом.
— Не волнуйтесь, Клара. У вас на данный момент всё хорошо, да и раньше тоже было всё отлично.
— То есть? Не было никакого диагноза?
Она отрицательно качает головой.
— И я столько лет пила ненужные заменители?
Гинеколог снова отрицательно качает головой.
— Марина Ивановна, давайте уже факты, пока я раньше времени не поседел тут с вами! — рычит Леонардо, теряя маску внешнего спокойствия.
— Да-да, конечно, — частит врач и протягивает ему небольшую стопку бумаг. — Графиня де Бомарше в последний визит отдала нам блистер просроченного лекарства, что принимала с шестнадцати лет. Вот тут результаты химического анализа препарата, который принимала ваша жена, — пероральное противозачаточное с небольшой добавкой витамина.
У меня шок, так что молчу.