Ты мое дыхание

От этого осознания по телу пробежал озноб, а потом меня неожиданно бросило в жар. Будто какая-то неведомая сила сначала окунула в прорубь с ледяной водой, а затем толкнула к открытому огню. Романова действительно слишком сильно напоминала мою Психею. Не внешне, нет. Было в ней что-то другое, какая-то энергия, что снова грозила мне сладким безумием и невозможностью устоять. Рождая во мне чувства, которые должна была вызывать одна-единственная женщина: та, что стала однажды моим спасением и была предназначена судьбой.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍Это был воплощенный соблазн. Будто она специально, собираясь на встречу, оделась чтобы довести меня до грани. Или за грань. Я смотрел на нее и не понимал, как такое возможно. В ней не было ничего вульгарного, вызывающего, но глаза невольно спускались к вырезу блузки. А когда тонкая ткань едва заметно шевелилась при вздохе девушки, хотелось дотронуться до крошечных пуговиц, расстегивая их одну за другой. Юбка доходила почти до щиколоток, но я слишком хорошо помнил, что скрывает эта безумно длинная ткань. И даже пришлось стиснуть руки в кулаки, заглушая желание склониться к ее ногам и потянуть подол вверх, обнажая колени и снова возвращая себе то зрелище, которым я любовался накануне.

— Мы уже не успеем в музей, — даже голос звучал как-то особенно. Приглушенно и слегка хрипловато, как если бы она только проснулась. В моей постели, после проведенной со мной ночи. Я понимал, что не должен так думать, но ничего не мог поделать. К ней тянуло с немыслимой силой, и с каждой минутой все меньше и меньше хотелось сопротивляться. — Может быть, завтра?

Она собирается уйти? Ну уж нет, не так быстро. Я был не готов ее отпустить. Ни сейчас, ни, кажется, вообще в этот вечер.

— Как насчет прогулки на катере? Вы сможете рассказать о городе с воды? Уверен, что Леванес наверняка захочет чего-то подобного.

Девушка растерялась, но потом кивнула, а я ощутил какое-то мучительное удовлетворение. Все шло абсолютно неправильно, но именно так, как мне нужно было сейчас больше всего.

Говорила она хорошо. Наверно. Я мало что слышал. Впервые в подобной обстановке смотрел не на позолоченные вечерними огнями и утопающие в сумраке белой ночи дома, а на сидящую рядом девушку. На то, как играет легкий ветер ее волосами, как шевелятся губы, о чем-то рассказывая мне, и как в потемневших глазах отражается мой собственный силуэт. Она была так непростительно близко. Так соблазнительно близко…

— У вас есть салфетка?

Ника моргнула, недоуменно глядя на меня.

— Салфетка?

Я кивнул. Изо всех сил стараясь держаться отстраненно, поднял руку, касаясь кончиком пальца ее губ.

— Помада размазалась.

Глаза Романовой в изумлении распахнулись. Она вздрогнула и принялась рыться в сумочке, пока не выудила оттуда пачку бумажных платочков. Губы вновь шевельнулись, едва слышно произнося:

— Но ведь она стойкая… Никак не могла размазаться.

Это прозвучало виновато, будто она оправдывалась. Такая смешная. Я ведь не винил ее. Просто хотел помочь.

Хотя кого я пытался обмануть? Помочь… Я до безумия хотел снова дотронуться до нее. Ощутить под пальцами нежную кожу и трепетное движение губ. Почувствовать тепло ее дыхания.

— Стойкая? — переспросил, забирая из рук салфетку, которую Ника теребила, так и не осмелившись применить при мне. Приложил кончик к уголку губ, стирая след от помады, а потом легонько надавил, вынуждая ее приоткрыть рот. И не удержался, скользнув пальцем по губам. Такие мягкие… — Насколько стойкая? — собственный вопрос царапнул горло, звуча даже для меня самого непривычной хрипотой. Я не должен был настолько приближаться. Не должен был смотреть на ее рот. Тем более — прикасаться. Но и не сделать этого не мог. Она творила со мной что-то немыслимое. Дразнила, соблазняла, просто находясь рядом. Лишь вздохнула — а мне показалось, что по телу невесомо пробежали тонкие пальчики, проникая под одежду и лаская запретными прикосновениями. Качнулся вперед, к ней, ловя собственными губами ее дыхание и ощущая такую желанную трепетную теплоту. Руки запутались в волосах, обхватывая затылок девушки и притягивая ближе к себе. Ее глаза стали огромными, наполнились не то изумлением, не то испугом, а губы снова шевельнулись в каком-то полушепоте-полувсхлипе. И я окончательно потерял голову. Стало плевать, что я сам же нарушаю собственные принципы, что мы находимся в центре города и вокруг полно людей. И что теперь остановиться я, скорее всего, уже не смогу. Не отпущу ее. По крайней мере, до тех пор, пока не сделаю все, что хочу. С ней и вместе с ней.

Это был не просто поцелуй. Я будто дорвался до изысканного лакомства, от которого было невозможно оторваться. Хотелось пробовать его, смаковать по капле, позволяя себе все больше и больше с каждым мгновеньем.