Ты - мой омега (СИ)

«- Донни, - вдруг, нахмурив брови и заставив ее прекратить свой рассказ о прошедшей неделе, которым она хотела разрядить атмосферу, серьезно сказал он, - я знаю тебя уже не первый год, как и ты меня. Знаешь, я тут недавно виделся с Ричи…ну, мы просто столкнулись на побережье, представляешь, он снова в положении! – он грустно усмехнулся. – Так вот, мы разговорились. Он все такой же, а мне казалось, что семейная жизнь его изменит…ты знаешь, мне кажется, я больше никогда не смогу никого полюбить, - он сделал глубокий вдох, будто каждое слово давалось ему с большим трудом. Донна подозревала, что так и есть. – А он, кажется, счастлив, и ни о чем не жалеет…и вот, я тут подумал…мы же знаем друг друга столько лет, и ближе, чем ты, у меня никого нет и не будет. Если бы только ты была омегой… - эти слова заставили ее вздрогнуть, и отвести взгляд, пряча застарелую боль глубоко в сердце, - я бы хотел, чтобы так и оставалось. Ты меня никогда не предавала, и знаешь, я уверен, что не предашь. Поэтому…поэтому вот», - таким нерешительным, как в тот момент, он никогда не был, что, конечно, не могло ее не поразить. Она подняла взгляд и увидела тонкое, золотое колечко, которое смотрелось совсем маленьким и хрупким на его широкой и сильной ладони, и которое он протягивал ей. «- Я хочу, чтобы ты стала моей женой», - твердо закончил он.

Что ей оставалось? Она ведь любила его, она мечтала об этом дне чуть ли не всю свою сознательную жизнь, конечно же, она согласилась. Будучи не глупым человеком, она прекрасно понимала, что брак, в котором один отдает больше, чем второй, ничем хорошим не заканчивается, но ее глупое сердце все равно затрепетало от радости.

Они прожили целых два года как счастливые супруги, прежде чем она забеременела, и в какой-то момент ей даже показалось, что все ее беспокойства напрасны. После того, как она родила, он больше ни разу не прикоснулся к ней, как к супруге.

Когда она узнала, что у нее близнецы, она не могла в это поверить. Столь редкое явление в их мире, сколько, сколько таких детей? Двести, триста? Триста из семи миллиардов, терпеливо повторил ей доктор.

В этом нет ничего плохого, говорил он, просто дети, обязательно альфа и омега, когда их сущности войдут в полную силу, будут желать только друг друга. Ничего плохого в том, что они вступят в противозаконную, омерзительную всему обществу, кровосмесительную связь. Нет, ничего. Совсем.

Если, конечно же, их не разлучить еще в младенчестве.

Она не собиралась разлучать своих детей, как и разлучаться с ними, как можно? Она их любила, потому что это были ее дети, их с Диланом дети. Она не верила, что такое может случиться – ну как ее сын сможет захотеть своего родного брата? Именно это стало причиной их первого с Диланом крупного скандала.

Они никогда не ссорились, разве можно поссориться с человеком, которого любишь больше жизни? – так, мелкие, незначительные обиды, которые и внимания не стоили. А сейчас Дилан, человек, ради которого она сделала бы что угодно, кричал и оскорблял ее самыми последними словами, а она покорно слушала, замерев с каменным лицом.

Он хотел, чтобы они отказались от одного ребенка. Как, как мать может оставить свое дитя? Это абсурд, это нонсенс, она ведь проходила с ним под сердцем девять месяцев, она с трудом-то отделила его от себя, а теперь…что? Она должна была отказаться от него.

Донна сказала «нет». Она сказала ему: «- Ты можешь отказаться от всех нас, либо ни от кого», - и разговор был окончен.

Полгода спустя Дилан станет на коленях вымаливать у нее прощение, у нее и у их детей, что-то осознав, что-то приняв и решив для себя, и Донна его простит, но все уже испортилось, они уже все испортили, и нельзя было что-то исправить.

Она узнала обо всем почти сразу. Она, знающая Дилана Атчесона, как свои пять пальцев, не могла не распознать по его счастливо блестящим глазам, по постоянной задумчивой улыбке, по ямочкам на щеках, которые она уже очень давно не видела, по его легким, стремительным, уверенным движениям, что он, наконец, снова влюбился.

Горько осознавать, что ты уже дважды проиграл на одном и том же поле боя. Она опять проиграла его, проиграла чужой красивой омеге с длинными светлыми волосами, со стройной фигурой и длинными ногами модели. Проиграла голубым глазам и пушистым ресницам. Проиграла пухлым розовым губам и родинкам на их уголке. Она проиграла Лэйну Бьянки, юноше с красивым нежным именем, и проиграла, как она считала, вполне достойно, ведь она сделала все, что могла. Она боготворила своего Дилана, она отказалась ради семьи с ним от своих желаний, целей, она родила ему детей, в конце концов, что еще она могла сделать для того, чтобы он ее полюбил?

Она не стала поднимать скандал, в конце концов, они не спали вместе уже третий год, она и не имела на то право. Она молча ждала, когда он вынесет ей свой приговор, когда он скажет, что бросает ее навсегда, и это ожидание, ожидание предстоящей бури, причиняло ей боль сильней, чем что-либо.