Ты – моя половинка

– Восемнадцать лет прошло, а я даже их не почувствовала. Для тебя это целая жизнь, а мне она кажется одним мгновением…

От самого берега к горизонту легла подрагивающая лунная дорожка, как будто в воду пролили олово.

– Не знаю… Иногда мне кажется… – Карлайл помолчал. – Что времени и вовсе не существует. Посмотри вокруг. Все то же море, те же холмы. В замке до сих пор слышны голоса его жителей, в дольменах до сих пор бродят духи предков. А может, и наши духи тоже. Кто знает наверняка, живы мы, умерли или еще даже не родились? Ты говоришь, восемнадцать лет. Что такое эти года перед вечностью? Все начинается, и заканчивается, и существует без конца…

От нагретых за день холмов тянуло земляникой и мятой. Джемме казалось, что тихий голос Карлайла доносится до нее откуда-то издалека, но откуда именно?

– Посмотри, какая луна. Когда ты в Эксетере…

– Да, я знаю, ты скучаешь, когда я уезжаю, – откликнулся Карлайл. – И я скучаю без тебя. Но это неправильно. Ты говоришь, луна. И думаешь, что она – символ одиночества. Поэты без конца об этом твердят. Всегда одна, всегда сияет на небосводе, и ни одной звезде не сравниться с нею в великолепии. А я люблю смотреть на нее по-другому. Это ведь… это само лицо любви, неужели ты не видишь? Мама, дорогая, посмотри еще раз! Ведь только глупцу кажется, что луна и солнце никогда не встречаются. Ну, не глупцу, но человеку со стороны, несведущему, не понимающему. Это только с земли все видится так, плоско, однобоко. Если бы мы были там, в небе… Ведь мы видим луну только благодаря тому, что она купается в солнечном свете! Без него она – кусок камня, темна и безлика, и потерялась бы в холодной Вселенной. Но с ним… Оно ласкает ее каждую ночь, и мы видим их слияние. Оно одевает ее в этот сияющий наряд, ночь за ночью, век за веком. Оно уходит за горизонт, не желая затмевать ее, не мешая нам любоваться ею – но само же и охраняет эту красоту, и одаривает ею свою любимую, свою луну… Непрекращающаяся, бесконечная любовь, самый священный союз…

Последний год Джемма пыталась скрыть от Карлайла неприятную новость: Оливер стал пить. Сначала он оставался в новом пабе на набережной, когда в гости приезжал Карлайл. Пара пинт каждый вечер – это было немного. Сначала. Приходил он поздно, но неразлучная парочка этого даже не замечала, ведь Джемму и Карлайла было не оторвать друг от друга. Они либо болтали под покровом ночи, либо спали в своих кроватях, уставшие после долгих прогулок по буковым рощам и холмам. Но когда Карлайл уезжал из дома и возвращался в школу, Джемма, погоревав несколько дней, возвращалась к жизни и уже не могла не замечать творящихся в муже изменений.

Его взгляд все чаще становился мутным, словно подернутым какой-то пленкой, и все чаще в нем загорался зловещий огонек. Оливер молча следил за женой, сидя в старом кресле, и думы его были тяжелы и темны.

В последнее время он сильно изменился, обрюзг. Светлые волосы стали реже, и сквозь них проглядывал розоватый череп, хоть Оливер и пытался скрыть это, зачесывая их назад. В облике появилась какая-то неухоженность, несмотря на то что Джемма всегда тщательно чистила и гладила его костюмы и рубашки, – ведь ее воспитали в уверенности, что внешний вид мужа целиком и полностью зависит от стараний жены.

По утрам он вставал хмурым и недовольным и морщился от назойливой похмельной боли. Джемма пару раз пробовала поговорить, пробиться к его разуму, ведь она-то знала, что Оливер – разумный человек. Но он окатывал ее злобным взглядом и отворачивался, оставив ее воззвания без ответа.

– Поучи меня, поучи… – как-то раз процедил он. – Ты-то сама, ну прямо святая…

Джемма не поняла, что он имел в виду, но сочла за лучшее пожать плечами и удалиться.

У нее был секрет. Близились выпускной Карлайла, выдача аттестатов и бал по случаю окончания школы. Ларнихолл славился своими выпускниками и своими выпускными балами, куда приглашали родителей учеников и девушек из женского пансиона мадам Брийяр. И Джемма шила платье к этому торжеству.

Она много раз замечала ищущий взгляд Карлайла, когда он оглядывал ее гардероб или стопки ткани в шкафу. Ведь он так и не увидел, какой наряд она сшила из того чудесного темно-зеленого креп-сатина, подаренного им пару лет назад, но спросить не позволяла гордость. И страх, что, может быть, она не оценила подарок и давно сшила из него платье кому-нибудь из своих клиенток…

Нет, конечно, она даже подумать о таком не могла. Ткань лежала в нижнем ящике гардероба, терпеливо ожидая своего часа. Джемма провела не один день, проглядывая модные журналы и книги по истории моды, и не одну ночь, набрасывая на белом потолке мысленные эскизы и чертежи. Наконец она определилась – и представила платье до мельчайшей подробности, до последнего стежка вышивки. Оно было готово, оставалось только сшить его.

Через две недели, накануне торжества, Джемма обрезала последнюю нитку.