Ты (не) моя (СИ)

Натали Лав Ты (не) моя

Пролог

Егор

Чьи-то пальцы гладят меня по лбу. Потом по волосам. Хорошо. Как в детстве.

Которое закончилось.

— Сынок, что же ты натворил?! — шепчет мама. Это именно ее рука водит сейчас по моей голове, возвращая в реальность.

Негостеприимную.

Но я упускаю что-то важное. То, зачем мне нужно открыть глаза. И я их открываю, продираясь через спасительную темноту, в которой хочется спрятаться еще чуть.

Только мне нельзя.

Морщусь. Свет кажется слишком ярким.

— Егор! — выдыхает мать с надрывом.

— Что… — пытаюсь заговорить, но грудь с правой стороны прошивает резкая боль.

Так, что становится тяжело дышать. И я хватаю воздух ртом. Да и вообще болеть начинает всё. Не думал, что так бывает.

— Тихо, тихо, — мамины руки ложатся на мои плечи, удерживая, — Тебе нельзя двигаться. У тебя пробито легкое. Была сложная операция…

И вот в этот момент я вспоминаю всё.

Нина… Что с Ниной? Если меня едва не убили, то что он сделал с ней?

Сейчас всё кажется неважным. Кроме того, чтобы девушка была жива. Потому что, если нет…

Отгоняю такие мысли. Стараюсь вернуть контроль над собственным телом. Мне нужно объяснить и попросить помочь. Возможно, еще не поздно.

Слышу еще чьи-то голоса. Кто-то вошел в палату.

— Врача позовите… — это снова мать. Какой у нее голос уставший.

Врач приходит быстро, осматривает меня, делает какие-то указания. Рукой двигать не могу. В ней капельница. Начинают что-то вводить. Становится легче. Тянет в сон. Только спать мне нельзя.

— Вам лучше уйти, — говорит мужик в белом халате, обращаясь к матери.

— Нет! — хриплю я.

Она не уходит. Ну, еще бы. Это не ее стиль — подчиняться.

— Две минуты, — чеканит она, глядя на врача.

Тот вперяется в нее взглядом. Напрасно. Наталия Лазарева никогда и ни перед чем не пасовала.

— Две минуты! И ни секундой больше, — тихо выговаривает доктор, — Проконтролируйте!

Это он уже медсестре.

Мне хватит этих минут.

— Мам… Нина Карапетян… Найди её…

Больше ничего говорить не приходится. Я вижу взгляд. Долгий. И слов больше не надо. Ни мне, ни ей.

Правда, она колеблется.

— Прошу… — хриплю я свой последний аргумент.

Я редко что-то просил. И лишь тогда, когда это было по-настоящему важно для меня. Она это знает.

Поэтому быстро капитулирует.

— Хорошо…

Мне большего и не надо. Одно ее слово стоит тысячи клятв. Закрываю глаза и прежде чем провалиться в темноту перед глазами встает Нина. Улыбается. В руках венок из ромашек. Оглядывается на меня. Ветер треплет каштановые локоны, а глаза сияют. Сияют счастьем.

Которое я обязательно верну.

Наташа

Выхожу из палаты. Глубокий вдох. Выдох со свистом. Пытаюсь взять себя в руки. Смотрю на руки — пальцы дрожат.

Около поста лечащий врач Егора. Недовольный.

— Слушайте, Наталия Васильевна. Парню необходим покой. А после вашего визита ему стало хуже.

— Он очнулся, — отбиваюсь я.

— Очнулся. Он бы итак очнулся. Мы для чего его с того света вытягивали? — он, что, меня винит?!

— Ничего страшного не случилось, — стараюсь говорить ровно. За время судебных процессов я убедилась, что это самый действенный прием, — У Егора была для меня важная информация. теперь ему будет спокойней. И он пойдет на поправку.

— Вы — непрошибаемая.

— Вы — тоже такой же, Станислав Давидович.

Раздается его громкое хмыканье.

— Все следующие посещения — лишь по моему разрешению.

Открываю рот, чтобы возмутиться. Но затем также его и закрываю.

— Я вас поняла, — роняю коротко.

И тороплюсь выбраться из больницы. Здесь давит всё. Стены, запах медикаментов, люди в белых халатах…

Вылетаю на улицу. В кармане вибрирует телефон.

Марк.

Дыхание само собой приходит в норму.

— Что там? — никаких тебе "привет" и лишних слов.

Но в том, что он сказал незыблемость каменной стены, за которой я живу уже семь лет.

— Очнулся.

Я чувствую его облегчение. Он тоже переживал. За это время мы все стали одной семьей. Нет среди нас чужих и своих. Мы вместе. И этим всё сказано.

Дальше мне нужно ступить на скользкую почву.

— Марк, он просил найти Нину и помочь ей.

Повисает пауза.

— Она — чужая жена, — напоминает мне Марк о некрасивой истории, в которую попал мой сын.

— Я тоже была когда-то чужой женой, — парирую я.

Всё же мужчины устроены по-другому.

— Марк… Это девочка… Егор бы не стал просить, если бы она ничего не значила для него.

По правде она значила настолько много, что сын рискнул жизнью.

— А пустышка не стала бы для него что-то значить. Ты сам его хорошо знаешь.

— Знаю…

И снова тишина. Я понимаю всё. Егора чуть не убили. Муж этой Нины связан с криминалом. Но во-первых, я бы всё равно не спустила бы этому отморозку то, что он сделал с Егором. Он заплатит. Если не по закону. То иначе. А во-вторых, я помню, каким счастьем светились глаза моего сына этим летом. Я еще тогда понимала, что он влюбился, что это не блажь и не каприз. Хоть он ничего и не рассказывал. Не хотел, ведь ситуация неоднозначная. С одной стороны, сам виноват. А с другой, кто дал право Карапетяну решать, что он имеет право отбирать чужую жизнь? Изменила тебе жена? Неприятно. Унизительно. Так выгони её. Зачем всё это?