Ты очень мне нравишься. Переписка 1995-1996

В чем-то я знаю (или знал) тебя достаточно хорошо, а в чем-то совсем не знаю. Помню, когда мы встретились, я сказал: «Я не типичный парень, могу и сережки носить», — и ты понял. Помнишь? А потом мы взяли друг у друга интервью о космосе, обесценивании, маскулинности, путешествии и непринадлежности. Я не был лично знаком с Кэти Акер, но чувствовал, что знаю ее (как ты увидишь дальше, я думаю, что существует узнавание через текст: да-да, опасное заявление!), но ее произведения нравились мне очень сильно еще в 80‑е. Люди тогда представлялись так: слышал, вам нравится Кэти Акер, мне тоже. Потом она пропала из моего поля зрения, а потом я переоткрыл ее, читая «Киску, короля пиратов» и «Памяти идентичности». Это немного затерлось в памяти, хотя первые столкновения с ней навсегда останутся яркими: «Кровь и кишки» и «Кэти едет на Гаити»: я написал об этом стихотворение и хотел ей послать, но не знал, как это сделать. (Тогда я был юным, очень юным. Сейчас, давно) и Акер уже мертва. После ее смерти ты написал по моей просьбе текст (для журнала, где я работал редактором). Я процитирую здесь фрагмент из него:

«Побег от функционеров языка — это ее понимание литературы авангарда. Однажды ее пути побега получат признание как изумительное дополнение к тем способам, что были впервые разработаны авангардистами. Ее произведения не наследовали Вулф или Стайн, но, подобно им, она писала, как женщина, изобретая возможности письма по ходу дела.

Подозреваю, что быть Кэти Акер — непросто. Как и Берроуз, она открыла, что, высвобождая письмо, человек еще больше осознает мельчайшие проявления фашизма в мире. Как и Берроуз, она была писателем-визионером. Ее ранние книги описывают грядущий кошмар. Но они прочерчивают также и пути выхода из него». («Моряк превратился в море», Маккензи Уорк.)

А еще я помню, как она писала о своей болезни для газеты Guardian, хотя Трейси помнит лучше меня. Это напоминает мне о памяти, которой всё это во многом и посвящено. Потому что имейлы множатся с такой скоростью, какой не знала обычная почта, разве что слуги или поверенные бегали на посылках от одного большого дома до другого, взад-вперед, взад-вперед, пряча их в ладонях за спиной или неосторожно оставляя в прихожей, чтобы другие могли распечатать их и прочесть. Да, память, потому что несколько дней, проведенных с Кэти (если я вправе — кажется, что неловко пользоваться таким неконструктивным и ущемляющим «Акер»; особенно учитывая, что как читателям нам предлагают интимное, «странный притягательный» тип имейла), тут же отзываются в тебе на множестве темпоральных уровней. Время означает потерю во многих отношениях. И воспоминание об интимном есть отчаянное желание получить знание о «другом», узнать других. Ты говоришь ей: «Я хочу узнать тебя», а она отвечает: «Ты очень мне нравишься». Это не одно и то же, но параллельные линии пересекаются и касаются друг друга то тут, то там и ставит любую науку в тупик. Но ты тоже утверждаешь, что она тебе нравится, и что борьба — это борьба — это тревога, стоящая за этим почти маниакальным обменом письмами. Хотя У Кэти на момент этой переписки нет отношений, они есть у тебя, и обоим нужно настроить язык и терминологию, чтобы отразить то, что вы «делаете» друг с другом. В конце концов ты скажешь ей: «Думаю, проблема в том, что я говорил тебе об эмоциональной связи с другими людьми и *не* говорил о нашей с тобой эмоциональной связи. Я всё откладывал, чтобы найти подходящие слова… но, похоже, их нельзя найти».

Но память лжива, и ты «обнаружил» это — или всегда это знал. Подыгрывание всё более обретает черты реальности — в узнавании, в умалении себя, чтобы стать просто продолжением памяти, — все мы играем в это; в призыве идентичности, обретающей то женскую, то мужскую ипостась (да, это зачастую лучший способ демаскировки), — и ведет вас витиеватыми тропами вымысла. Это очень в духе Генри Джеймса. Это охватывает все категории Нортропа Фрая. А развязка! Я не буду разглашать финал, но почти что в финале ты скажешь: «Память избыточна: она повторяет знаки, чтобы город начал существовать». И эта переписка касается существования или становления «мальчиком и девочкой» и утраты бытия в этом качестве, и эмоций, вытесняющих другие эмоции и приоритеты, и того, кто какое пространство занимает и как определяется это пространство, и грандиозной проблемы времени: длительности и нарратологии Женетта. Кэти напишет: «Вторая вещь: ты обсуждаешь со мной чувства к другим девушкам, но не ко мне, — и ты сказал, что это проблема. Видишь — я всё время тебя коверкаю. Твои слова. Ну, милый, пожалуй, я веду себя хуже, чем ты. И телефон — не могу вообще им пользоваться. Было бы чудесно провести вместе пару дней. Ну, может, как-нибудь потом. Время — странная штука… сейчас пишу тебе имейл и чувствую время между ним и твоим имейлом и это обычное имейл-время: время, которое истекло. Этих пяти дней не существует».