Ты плакала в вечерней тишине, или Меркнут знаки Зодиака

— Потом продаем арабам, которые держат здесь бары. Им все равно дешевле получается, чем брать в магазине.

За воровство в европейских супермаркетах в случае поимки не сажали. И эти ребята, сбежавшие от наскучившей жизни дома, чувствовали себя здесь свободно в новом амплуа. К тому же в них было что-то живое, что вызывало у Насти, у которой тоже были кое-какие разногласия с законом, искреннюю симпатию.

Когда Прокофьева более-менее оклемалась, Женька Петухов пригласил ее в кафе-бар на улице Горького. По странному стечению обстоятельств это кафе называлось «У Штайнера». Это название напомнило Прокофьевой о прошлом. В Эстонии лежали в тайнике антиквариат и драгоценности Льва Штайнера, о которых она почти забыла.

«Может, это знак, — подумала Настя, — что пора о них вспомнить?»

— Почему это кафе так называется? — спросила она у Женьки.

— Тут жил раньше какой-то еврей с такой фамилией. Говорят, этот дом, где сейчас кафе, полностью принадлежал ему, — ответил Петухов.

— Ясно, — сказала Настя, — камень Штайнера, дом Штайнера, слишком много совпадений.

— Что? — переспросил Женя.

— Да так, ничего. Название интересное.

В этот момент хозяин заведения — черноволосый средних лет человек со смуглым лицом, поднося на подносе напитки, споткнулся, и на колени Насте пролилось вино, которое они заказали. Хозяин кивнул напарнице, и та тут же принесла салфетки.

— Ничего, ничего, — сказал он по-русски, — вам сейчас принесут новые напитки. При этом он посмотрел на Прокофьеву, подмигнул и добавил как бы между прочим:

— Папоротник цветет?!. Ха-ха.

— Что вы сказали? — переспросила она удивленно.

— Ничего, ничего. Привет Африке! Вот уже несут ваш заказ, — сказал он и отошел к барной стойке.

— Что он тебе сказал? Какой папоротник? Какая Африке? — спросил Женька.

— Так, ничего, — сказала задумчиво Настя. — Кто он такой?

— Хозяин этого заведения.

— Странно, — произнесла Настя.

И в названии кафе, и в замечании про цветение папоротника и вправду было нечто странное. И, действительно, какая Африка? Настя глянула в сторону стойки, но смуглолицего уже и след простыл. Ее не покидало ощущение, что этот человек все о ней знал.

— Что странного? — спросил Женька.

— Странный человек, — сказала Настя, обращаясь к собеседнику. — Ты его знаешь?

— Так, не очень. Что, понравилось, как он тебя окатил вином? — подколол ее Женька. — А ведь он нарочно.

— И ты это заметил? А почему?

— Не знаю. Может, ты ему понравилась.

— Сомневаюсь, что понравилась. Мне кажется, что он читал мои мысли, — ответила Настя. — И, может быть, не только сегодняшние.

— А такое разве бывает? — удивился симпатичный вор. — Ты шутишь.

— Я уже склонна думать, что в этой жизни все бывает, — заметила Прокофьева. — А как его зовут?

— Кажется, Петр.

— Гм-м… Петр с латинского переводится, как камень.

— Что-то ты совсем уже в дебри лезешь, — заметил Женька. — Да не обращай ты внимания, они здесь иногда такое выкидывают. Может, за 1968 год мстят. Услышал, что мы по-русски говорим, и…

— Не в том дело, — махнула Настя рукой.

Больше к этому разговору они не возвращались. Но, так или иначе, когда Прокофьевой пришло время менять место дислокации, она решила поехать не во Францию, а дальше на восток, в Эстонию.

Нужно было, наконец, забрать то, что она там зарыла, если кто-нибудь еще тайник не нашел. Настя позвонила Василию. Тот собирался в рейс, но заявил, что если она на недельку-полторы где-нибудь задержится, то они как раз встретятся на Сааремаа, когда он опять туда вернется.

— Ладно, — сказала Настя, — я пока навещу приятеля в Польше.

На следующий день она выехала из Брно в Краков, где без особого труда разыскала старого приятеля Сашку Варнаву.

— Вот это да, — удивился он, — сколько лет, сколько зим? Ты что здесь делаешь?

— Рождественские каникулы провожу, — пошутила Настя. — Проезжала мимо, решила зайти.

— У тебя деньги есть? — спросил приятель.

— Есть немного, — ответила Настя.

— Тогда я позвоню сестрам-доминиканкам, чтобы тебя пустили переночевать. Сам я сейчас не могу отсюда выходить. Устав не позволяет.

Сашка принадлежал к ордену кармелитов. Но, несмотря на то, что монастырь был открытый, выходить наружу мог далеко не всегда.

— Слушай, — сказал он, — я завтра еду в командировку в Освенцим, там тоже есть наш монастырь, хочешь, поехали со мной, посмотришь.

— Хочу, — ответила Настя.

— Тогда встречаемся завтра в семь утра здесь.

Он достал мобильный телефон и, переговорив с настоятельницей женского монастыря, отправил туда Настю. Ее действительно там радушно приняли. Выделили даже отдельную келью. И пригласили в столовую. Поскольку официальная трапеза уже закончилась, ей накладывала еду одна из сестер по имени Магда, девочка лет семнадцати. Они познакомились.

— Матушка-настоятельница спрашивала, хочешь ли ты пойти в наш монастырь? — спросила она.

— Не знаю, — соврала Настя, — я еще не решила.

— А сколько тебе лет?

— Двадцать семь.

— И ты не замужем?

— Нет, — Настя напрочь забыла про свой фиктивный брак, который она не брала в расчет.

— Тогда почему не хочешь пойти в монастырь? — снова спросила Магда.

— А ты почему сюда пошла? — спросила Настя.