Ты плакала в вечерней тишине, или Меркнут знаки Зодиака

Она познакомилась с Прокофьевой во время одной из студенческих вечеринок в общежитии Настиного университета, где один этаж занимали иностранные студенты. Сусанна как раз тогда пребывала в любовной тоске по русскому любовнику Паше, который стал ее первым мужчиной. Паша был моряком и отбыл в очередное плавание, оставив Сусанну наедине со своими чувствами. На фазе этой чувственной грусти и застала ее Настя. У нее тогда после расставания с Арчи были аналогичные переживания. На этом общем для обеих ощущении депрессивной тоски они и сошлись, разгоняя грусть в питерских кабаках за счет более обеспеченной шведки. Уехав потом в Швецию, Сусанна писала Насте депрессивные письма, из которых следовало, что ей в Швеции скучно и она хотела бы вернуться в Петербург, который был некогда их общей Меккой.

Оказавшись теперь у Сусанны в гостях, Прокофьева поняла, почему ей было так скучно в этих краях. Как и в России, сельская местность здесь не изобиловала развлечениями. К тому же у Сусанны хронически не хватало денег. Они с матерью вечно и на всем экономили. В России на деньги, заработанные на шведском заводе, где давал Сусанне подрабатывать ее бывший отчим, заведовавший там каким-то производством, она жила вполне вольготно. Здесь же, в Швеции, ее все стесняло, все давило. Она неустанно завидовала более обеспеченным шведам и стыдилась этого. Настя заметила, что ее старую подругу гнетет тоска, и попыталась придумать, как ее развлечь.

Заглянув в Интернет, она отправила письмо Андрюше Беленькому с просьбой аккуратно оповестить ее родителей, что с ней все в порядке, а затем из адресной книги своего электронного ящика извлекла телефон и адрес русского рокера, с которым познакомилась год назад на концерте в Питере. Этот музыкант жил в Швеции. И, как оказалось, в том самом Люнде, где все еще продолжала обучение Сусанна.

— Возможно, сегодня развлечемся, — сказала Прокофьева, набирая номер Егора.

— Алло, Егор?

— Да.

— Это Настя Прокофьева, журналистка, которая брала у вас интервью после вашего концерта в Петербурге год назад. Помните?

— Ну. Типа того.

— Я сейчас в Швеции. Недалеко от Люнда. Можно с вами встретиться?

— Ну, типа того, — пробурчал в телефонную трубку сиплый, видно, с перепоя или недосыпа голос Егора. — Приезжай, я сейчас дома.

— Я со своей шведской подругой приеду. Можно?

— Хоть с двумя.

— Адрес у меня ваш есть. Вы его не меняли?

— Нет.

— Значит, договорились?

— Да. Позвони, когда доедешь до Люнда. Я выйду, чтобы вас встретить.

Встречу с Егором Настя считала предопределенной, поэтому особо не церемонилась в разговоре. Дело в том, что накануне выступления его группы в Питере ей приснился сон про своего двоюродного брата, которого в армии называли «отец Егорий». Три дня спустя, отправившись в клуб на концерт «Затоки», она обнаружила в качестве выступающих на разогреве русско-шведскую группу. Проект назывался «Отец Егорий и прочие». Для Насти это название было подтверждением знака судьбы, ниспосланного ей во сне накануне. И она не преминула подойти к Егору, чтобы познакомиться.

Тем более что выступление этой группы тогда выглядело гораздо колоритнее концерта петуховской «Затоки». Шведы, с акцентом распевающие русские песни Егора, Настю просто очаровали. Сейчас у нее в памяти всплыли слова одной из песен: «Эй, капитан, я кричу тебе, эй. Нам нечего делать в заливе Свиней». В свете последних событий в ее жизни они были особенно актуальными.

Быстро собравшись, они с Сусанной, которая, услышав предложение съездить в гости, слегка воспряла духом, они сели в ее зеленый «сааб» и выехали в Люнд. Сусанна была за рулем. По дороге шведской подруге Насти пришло в голову пригласить на встречу еще одного русского, который проходил обучение в ее университете по обмену. Коля был из Новгорода и очень восхищался жизнью в Швеции. Правда, Настя никак не могла взять в толк, за что можно было хвалить этот шведский захолустный городок, каким ей показался Люнд с его окрестностями. И она списала Колину восторженность на всегдашнюю русскую готовность заискивать перед иностранцами, привитую русским мозгам еще царем Петром I.

Егор появился, как всегда, в экстравагантном наряде. Он, как и многие знакомые Насти, отличался склонностью к эпатажу.

«Ну вот и клюнула», — констатировала Настя, заметив реакцию на Егора своей подруги. Глаза Сусанны горели, тело на глазах расцветало.

«Их не мешало бы оставить наедине, — подумала она. — Кольку отправим домой. А вот куда мне деться?»

Пришлось снова взять инициативу на себя и потащить всех в бар, а затем аккуратно, договорившись с подругой, улизнуть.

«Вот, подложила подругу под русского, — думала Настя, переворачиваясь с боку на бок в холодной машине Сусанны. — А сама сейчас маюсь в холодной тачке. Надо прогреть», — включила она зажигание.

Утром Насте пришлось дожидаться подругу еще полдня, сидя в баре напротив парковки. К моменту возвращения Сусанны Прокофьева была уже изрядно навеселе.

— Ну как Егорушка? — спросила она у подруги, когда та наконец вернулась со свидания.