Ты победил

И, не успел Тэн облегченно вздохнуть, она – в одной неуловимой связке произрастающих друг из друга и входящих одно в другое движений – отбросила прочь ножницы, опрокинула содержимое стеклянного флакона Тэну на голову, вложила внутрь опорожненного флакона клок его волос, плотно закрыла его пробкой и, после того как он бесследно исчез где-то в складках ее халата, принялась ожесточенно массировать обеими руками голову Тэна.

От аютского снадобья шел острый и безжалостный аромат. У Тэна закружилась голова и его тело вкупе с сознанием полностью растворились в небытии, из которого до времени не было и не могло быть возврата.

x 4 x

МЕДОВЫЙ БЕРЕГ

Вторая неделя месяца Алидам

Они забрались в горы уже очень далеко. Идти было тяжело, дышать – тоже. Конь был теперь почти бесполезен, но зато шардевкатранов можно было вообще не опасаться. Сколь бы ни были они сильны, но прокладывать подземные ходы в крепких скальных породах, прорываться сквозь толщи черного греоверда и срывать прочь утесы – это, кажется, даже им было не по силам.

Эгин постепенно приходил в свое излюбленное цинично-деловитое состояние духа. Постепенно события стали складываться в стройные цепи, природа перестала казаться враждебной, а будущее – неопределенно гнетущим. Правда, на привалах кошмары начали допекать аррума с новой силой, но что такое кошмары во сне по сравнению с кошмарами наяву? Просыпался Эгин обыкновенно очень рано и вместе со сном стряхивал с плеч воспоминания о том, где и как его душа провела прошедшую ночь.

Вопреки пессимистическим ожиданиям Эгина, Кух почти не доставал его своими россказнями. Горец обладал одним очень полезным и редким даром, какой всегда ценится просвещенными народами. Он очень тонко чувствовал, настроен болтать его хозяин или нет. И если нет, то он мог преспокойно идти вперед по четыре часа кряду, не открывая рта.

Среди этой идиллии как-то само затесалось одно прискорбное обстоятельство. Вот уже три дня они почти ничего не ели. Дичь словно бы вымерла.

– Я думать, они все собираться на кладбище возле Кедровой Усадьбы, чтобы кушать-кушать. Там сейчас много еды, – шутейно-серьезно предположил Кух.

– И олени тоже?

– Нет, оленей, наверное, поели костяная рука. Они такие.

Эгин не сдержался и прыснул со смеху. Как бы ни старался Кух казаться мужчиной себе и другим, а все равно порою высказывался как десятилетний мальчишка.

Наконец, высокие горы понемногу стали переходить в очень высокие. Вдали уже маячили снежные вершины. Ветер сделался грубым и холодным. Теперь за один дневной переход им едва ли удавалось преодолеть пять-десять лиг, но даже несмотря на это к концу дня они валились спать почти замертво.

Впрочем, валился замертво все же кто-то один. А второй – так уж получалось, что это, как правило, был Кух – оставался на страже. И, как оказалось однажды, не зря.

x 5 x

По уверениям Куха, они были в одном-единственном дне пути от земель горцев.

В ту ночь они устроились на ночлег недалеко от неприметной, потайной тропы, которую, как считал Кух, знал лишь он да двое-трое наиболее опытных проводников Багида Вакка. Не разжигая костра – ибо готовить на нем было ровным счетом нечего – они устроили себе ложе из сухого мха и хвороста и каждый замкнулся в скорлупе своих потаенных мыслей.

Эгин беспокойно ворочался и стонал во сне, а Кух, которому снова выпало сторожить первым, то и дело накрывал его разорванным и провонявшимся чем ни попадя плащом, когда в ближайшем низкорослом леске послышался хруст, шорох и сдавленный звериный рык.

Кух насторожился и вынул свою «трубку для стреляния» из кожаной оплетки. Рык повторился. Теперь ему вторил человеческий голос. Кто-то кричал, ругался и явно отстаивал свою жизнь если не с мечом, то с толстой палкой в руках. Слов было не разобрать.

Кух немного повременил, затем тихо встал и, крадучись, отправился к месту происшествия.

Очень скоро его взгляду открылась весьма странная картина. Женщина, которую Кух узнал сразу же, молотила старую, матерую росомаху по голове жалким подобием палицы. Ошалевшая росомаха пыталась сопротивляться. Было видно, что животное ошарашено таким невиданным сопротивлением со стороны одержимой человеческой самки. Глядя со стороны, можно было предположить, что это не росомаха напала на женщину, а совсем наоборот.

Сказать, что воительница с палицей была грязна, значило бы не сказать ничего. На ее лице не видно было ни носа, ни рта, ни бровей. Только глаза горели, как казалось Куху, вишневым пламенем гнева. Ее платье, или то, что раньше являлось платьем, было похоже скорее на грязную шкуру линяющего зубра. Лохмотья, покрывшись сухой грязью, отставали от тела целыми клочьями. Сухая трава и листья, семена чертополоха – все это украшало ее наряд, как драгоценный бисер украшает шелка куртизанки.

– Барыня Хена! – радостно воскликнул Кух и высунул голову из-за дерева.

А затем, испустив клич на языке горцев, бросился на поляну, подходя к росомахе сзади. Бросился с голыми руками.