В шкафу нахожу несколько простынок, две подушки, сложенный плед — такой же, какой был на диване. Что ж, уже что-то. Расстилаю отглаженную простынь. На ткани остаются сгибы, видно, что гладили очень тщательно. Интересно, кто? На работу Ярова не похоже. Наверное, домработница — слишком много старательности.
Кладу две подушки рядом, хотя это порядком нервирует. Накрываю диван пледами. Ждать нечего, так что сразу же ныряю под один из них одетая и поворачиваюсь спиной к Ярову.
Напряженно слушаю, как он поднимается. Выключает свет, и я зажмуриваюсь от внезапно нахлынувшей темноты. Шелестит ткань, когда он снимает сорочку.
Я ощущаю, как Яров ложится рядом и диван проминается.
Ворочается, пытаясь удобнее устроиться.
Настороженно слушаю тишину, но Яров затихает. Я пригреваюсь под пледом, расслабляюсь и мне удается уснуть, хотя я думала, что не потеряю бдительность до утра!
Когда я открываю глаза, все волшебным образом изменилось. Наверное, ночью стало холодно… Или я не понимаю, почему лежу, положив голову на плечо Ярову, хотя засыпала к нему спиной. Мы укрыты двумя пледами внахлест, под ними тепло, а снаружи и вправду холодновато. Сырой утренний воздух щекочет нос.
Я кошусь ему в лицо, но Яров спит. Черты слегка заострились, но дыхание ровное. Я привстаю, глядя на его бок. Повязка на месте, грудь мерно поднимается.
— Уже не так страшно? — неожиданно шепчет он на ухо, и я отдергиваюсь.
Пока пялилась на рану, он проснулся.
Я отодвигаюсь, а затем вскакиваю с кровати и бегу в кухню. Умывальник там простой, деревенский. Я умываюсь холодной водой, нахожу зубную пасту и чищу зубы. Не очень приятно просыпаться в обнимку с мужчиной, которого я знаю со вчерашнего дня, да еще и угрожал мне. Хотя выспалась я неплохо…
Яров приходит на кухню, из одежды на нем только штаны и широкая повязка на груди. От смущения я смотрю в другую сторону, и ставлю чайник.
Умывшись, он проверяет телефон.
— Одиннадцать, — вздыхает он. — День мы здесь. Вечером поедем в город.
Мы пьем кофе, я изнываю от беспокойства за сестру.
— Можно позвонить сестре?
Он молча пододвигает телефон. Я набираю номер, ерзаю несколько гудков, пока она не снимает трубку:
— Карина, это ты? Как ты, с тобой все в порядке?
— А с тобой? — волнуюсь я.
— Да… Мы у друзей. А ты где, твой муж звонил, искал тебя…
— Не говори с ним, — прошу я. — Во-первых, с Вадимом говорить бесполезно. Во-вторых, я не хочу, чтобы он знал, где я. И где ты, тоже не говорили.
— А где ты? — в голосе появляется любопытство. — Вернее, с кем? С
В голосе появляется жгучее любопытство. Ей до одури интересно, не любовник ли он мне, раз я не хочу ставить мужа в известность.
— Да, — отвечаю я. — Он обещал разобраться и помочь.
— Ну ты рисковая, — восхищенно выдыхает сестра.
У меня нет времени объяснять.
— Свяжемся завтра в то же время, — я возвращаю трубку Ярову.
Он улыбается и жмурится, как кот. Реплики сестры он не слышал, но вполне может о них догадаться по моим ответам. Его забавляет, в каком ключе мы его обсуждали. Я чувствую смущение и неловкость за излишне романтичную сестру.
— Она права, — говорит он. — Природа, опасность, мужчина и женщина наедине…
Я вскакиваю из-за стола, смущенная флиртом.
— Где-то рядом река, — говорю я. — Можно сходить?
— Пожалуйста, — он делает разрешающий жест ладонью, словно все вокруг к моим услугам. — Только прежде, чем убегать, помни. Ты помогаешь мне — я тебе. А если они тебя найдут, то сделок не предложат.
— Да уж помню, — вздыхаю я, перед глазами встала картина, как меня волокут и насильно сажают во внедорожник.
Это полностью лишает побег смысла.
Тем не менее, под предлогом заняться машиной, Яров выходит на крыльцо вслед за мной. Я неторопливо спускаюсь к реке. Утром еще прохладно, на траву выпала роса. Приятно пахнет хвоей. Ближе к реке начинается лиственный лес. Отсюда я уже слышу журчание и спускаюсь под уклон.
Наконец, деревья расступаются, и я вижу реку. Спокойную, не особо широкую. Зато нет следов пикников и мусора — до города далеко, плюс, возможно, это частная территория. В речке, уверена, есть рыба, а в лесу можно поискать грибы.
Я оглядываюсь, глубоко вдыхая свежий воздух. Тиной почти не пахнет, вода не цветет — течение не дает застояться.
Начинает щемить сердце от покоя вокруг. Природа напоминает жизнь в селе с бабушкой. Нахожу неподалеку поваленное дерево и сажусь, поджав ногу. Раньше я любила посидеть летом на природе, поглазеть на речку или поле. Как бы не измотали тревоги, а это всегда помогало. Ветер так умиротворенно шелестит листвой, что невзгоды уходят на второй план. Есть в природе что-то, что заставляет чувствовать вечность.
Я всегда мечтала о семье. Еще бабушка прожужжала этим уши: семья самое важное, найдешь хорошего мужа, родишь деток и проживешь жизнь счастливо, как у Христа за пазухой.
Прости, бабушка.
Деток не родила. Мужа нашла плохого.
В нем не было ничего из тех качеств, что хвалила бабушка. Ни крепкой хватки, ни умения, ни мужской смелости. Не смогла я этого разглядеть.
Или мы со временем устали друг от друга.