Ты (СИ)

                   Но мне иногда хотелось вернуться в детство. Съесть огромную шоколадку, ни с кем не делясь... ну, разве что, с тобой; посмотреть полнометражный мультик, уплетая мороженое из большого ведёрка; прокатиться на карусели, визжа от захватывающего дух и пузырящегося, как газировка, восторга... Или, расстроившись, пореветь в твой шарф, и чтобы никто не говорил, что я, дескать, уже большая девочка. А потом приходилось возвращаться на работу и снова становиться взрослой и серьёзной.

                   Но с тобой я могла позволить себе впасть в ребячество. Также я могла и покинуть этот суетный мир на время, растворяясь в тёплых волнах твоего голоса и звоне гитарных струн. Моя кровать, до недавних пор несшая на своём терпеливом матрасе тяжесть лишь моего одинокого тела, удивлённо скрипела, когда на неё в порыве взаимного желания падали уже двое. Жёлтый игрушечный утёнок на книжной полке взирал на нас своими пуговичными глазами в немом шоке: а хозяйка-то выросла — гляди-ка, что вытворяет! Порой мне становилось немного не по себе, как будто за нашими взрослыми страстями подглядывало детство. Не выдержав однажды укоризненного утиного взгляда, я выкарабкалась из-под тебя, собираясь отвернуть игрушку клювом в угол.

                   — Эй, ты куда это сбегаешь? — Едва я встала с кровати, как твоя рука поймала меня за запястье. — Так не честно!

                   — Я только утёнка отверну к стене, — смущённо призналась я.

                   — Какого ещё утёнка? — засмеялась ты.

                   — Вот этого.

                   Взяв игрушку с полки, я дала её тебе. Твои пальцы нажали на пушистое утиное пузико, и оно издало смешной жалобный писк.

                   — Хех, ну и чем он тебя так смущает? — усмехнулась ты.

                   — Он смотрит, как мы... — Я понимала, что это глупо, но ничего не могла с собой поделать.

                   Ты потёрла утёнка о щёку, зачем-то понюхала у него под хвостом. Я с хохотом свалилась на кровать:

                   — Ты что, это же утиная задница!

                   Услышав, что я вернулась в постель, ты прильнула ко мне всем телом. Наши ноги сплелись, а утёнок присоединился к нам — третьим. Я фыркнула:

                   — Убери птенца, это же растление малолетних!

                   — А сколько ему лет? — спросила ты, разводя мои ноги в стороны и устраиваясь между ними.

                   — Он у меня с самого детства, — сказала я. — Лет с пяти-шести, наверно.

                   Твоё дыхание тепло защекотало мой пупок.

                   — Ну, значит, не такой уж он и маленький. Успокойся.

                   — Нет уж, — хмыкнула я. — Ещё пернатых вуайеристов нам тут не хватало. Дай сюда.

                   Отобрав у тебя утёнка, я сунула его под подушку. Так пушистый подглядыватель и не увидел самого интересного, которое вскоре у нас началось. Возможно, ему были слышны какие-то звуки — вздохи, стоны, скрип кровати, но меня это не беспокоило: главное — больше не было его круглых наглых глаз, пялившихся на нас.

                   — Ты моя маленькая девочка, — прошептала ты, накрывая мой рот глубоким и нежным поцелуем.

                   Пару раз мы встречались у тебя на даче: однажды, когда выходной у меня выпал на воскресенье, а потом... Во второй раз мы чуть не спалились перед твоей мамой. Теперь об этом смешно вспомнить, а тогда я реально струхнула от перспективы такого нежданного и незапланированного разоблачения.

                   Был конец октября — самая унылая часть осени: с холодом, слякотью, утренними заморозками. От яркого наряда на деревьях уже почти ничего не осталось, но нас с тобой это мало огорчало. Мы вообще почти ничего вокруг не замечали, поглощённые друг другом. Для шашлыков на открытом воздухе не подходила погода: дул пронизывающий до костей ледяной ветер, то и дело принимался моросить дождь. Мокрый, почти облетевший сад выглядел уныло, и гораздо приятнее было домашнее тепло и потрескивающий камин.

                   — Блин, как же быть с шашлыками? — озадачилась ты, почёсывая в затылке.

                   — Можно сделать их в духовке, — нашла я выход. — Получится ничуть не хуже, чем на мангале.

                   — А ты умеешь? — спросила ты с сомнением.

                   — Хех, обижаешь, — хмыкнула я. — Спокойствие, только спокойствие! Угадай, кто лучший в мире специалист по шашлыкам в духовке?!

                   Ты рассмеялась, сразу став раз в десяток очаровательнее: тебе очень шла улыбка. Как светлый лучик солнца.

                   — Не знаю... Ты, наверно?

                   — Не наверно, а точно, — заверила я. — Я и шпажки деревянные захватила — как чувствовала, что на открытом воздухе у нас будет облом.

                   — Ну, тогда давай, орудуй, — усмехнулась ты. — Доверяю тебе, как лучшему в мире специалисту.

                   Шашлыки получились на славу. Красное вино вскружило нам головы и согрело, и наши губы сами потянулись друг к другу. Крепкие хмельные поцелуи нанизывались на стержень острого и горячего напряжения, приправленные перчинкой запретности и пропитанные сладкой нежностью. И пусть ветер швырял в окно плети холодного дождя — нам было тепло и уютно вместе под одеялом. Можно было вскрикивать от пронзительного наслаждения, не опасаясь, что услышат соседи за стенкой, и не беспокоясь, что кровать слишком громко скрипит — не услышали бы соседи снизу. Здесь можно было упиваться друг другом и соединяться снова и снова с силой и страстью двух изголодавшихся друг по другу половинок. Глаза были не нужны, и я закрыла их, чтобы чувствовать всё так, как чувствовала ты — пальцами, ладонями, ртом, кожей, обонянием и слухом.