Ты (СИ)

                   Эти слова слышала только ты, но вот соприкосновение наших рук видели многие. А потом все увидели наши объятия в свете прожектора. Мы разве что не поцеловались на сцене, и только слепой (прости!) не увидел бы, что ты — моя, а я — твоя. По крайней мере, мне тогда казалось, что все всё поняли.

                   — Сбежим отсюда? — шепнула я тебе.

                   — Ну что ты, гуляй ещё, — улыбнулась ты. — Сегодня твой день.

                   Я взяла тебя за руку.

                   — Пойдём к нам за столик.

                   Ты колебалась:

                   — Не знаю, найдётся ли там для меня место...

                   — Тебе везде найдётся место, — заверила я.

                   Я помогла тебе сойти со сцены и гордо повела к столику. Ещё б я тобой не гордилась! Паша ставил тебя на одну доску с Джеффом Хили и Стиви Уандером, а для меня ты была выше всех.

                   Я уступила тебе свой стул, а для меня нашёлся ещё один. Гитару ты разместила на коленях, хотя, честно признаться, мне очень хотелось устроиться там самой. Но я на такой вызывающий поступок не решилась. Впрочем... Судьба тут же представила мне новый случай, чтобы "отличиться".

                   — Шикарно, просто шикарно, — развязно, с сигаретой в зубах, похвалил твоё выступление Паша. — Респектище и уважуха тебе за талант, Яныч. Гы-гы... Разреши пожать руку гениального музыканта, гы.

                   Ты обменялась с ним рукопожатием, от предложенной сигареты отказалась, а коктейль взяла. Лариса и Оля с почти детским любопытством глазели на тебя, но не потому что видели впервые: впервые им, вероятно, довелось видеть девушку нетрадиционной ориентации — вживую, лицом к лицу. У лопоухого бойфренда Ларисы, видимо, свербело в одном месте, потому что он, поводив между мной и тобой пальцем, как в считалке, спросил:

                   — Вы, это... Типа, вместе, да?

                   Удовлетворяя его любопытство и своё желание совершить сегодня нечто "этакое", я сказала с достоинством (как мне казалось):

                   — Да.

                   — Смело, — вот и всё, что он мог сказать.

                   Даже в бухающей по мозгам, ядовито-яркой какофонии клуба можно было порой услышать тишину — свою, локальную, за отдельно взятым столиком. Повисшую паузу разрядил своим гыгыканьем Паша:

                   — Молодцы, девчонки. Я рад за вас. Мэйк лав, нот уор [3]. Это главное в жизни. Любовь, какая бы она ни была.

                   — Звучит как тост, — сказала я.

                   — Гы-гы-гы, — согласился Паша. — За это стоит выпить!

                   Может быть, выпитые коктейли придали мне смелости сказать то, что я сказала, а может... Не знаю. А ты молчала с гитарой на коленях — молчала запретную песню свободы и любви. Ты не сказала ни слова в поддержку, но я знала, что ты — со мной. "Пить надо меньше", — усмехнулся голос трезвой осторожности, но я презирала его.

                   Все выпили, в том числе и ты. А Рита даже допила до дна свою банку с пивом одним духом. Сделала она это как-то залихватски и отчаянно, и в этом чувствовалась странная и холодящая кровь безысходность. Так пьют, наверно, перед смертью, подумалось мне.

                   Я порядком набралась в тот вечер, и ты провожала меня домой. Когда мы шли по улице под одним зонтиком, ты усмехнулась:

                   — Ты хоть сообразила, что ты сегодня совершила каминг-аут? Вот так взяла и...

                   — А... К чёрту всё, — засмеялась я с пьяненькой бесшабашностью. — Надоело притворство.

                   И поцеловала тебя на пустой автобусной остановке.

                   Наутро, протрезвев, я была, конечно, в ужасе от своего поступка. Ни фига себе, отметила день рождения... Сделала себе, так сказать, подарочек. Как я посмотрю в глаза людям? А особенно — Рите?

                   ...Перейдя в новую школу, я сразу же попала в аутсайдеры. Период первичной изоляции, своеобразного "карантина", когда ко мне просто присматривались, занял весь учебный год, но уже тогда стало ясно: я — ботанка. То есть, отличница и тихоня, у которой все списывают, но с которой никто не хочет дружить.

                   Никто, кроме Риты. Девочка с толстой тёмной косой и светлыми голубыми глазами подсела ко мне и предложила свою игру — если помнишь, были такие отечественные игрушки, "Ну, погоди!", где волк ловил яйца. Рита тоже была тихоней, но не отличницей, а середнячком. Добрая и отзывчивая, она сразу протянула мне руку дружбы, которая находилась в моей, пока в седьмом классе не пришла ещё одна новенькая девочка — Катя. Она быстро взяла в оборот пассивную и внушаемую Риту, и я осталась практически одна. Меня Катя пыталась эксплуатировать в плане списывания, но с ней я проявила твёрдость. Не дала. Но врага в лице Кати я не приобрела: эта девочка была хитрой, но не злопамятной и не заносчивой, как некоторые "звёзды" нашего класса. На лидера она не тянула, лишь приспосабливалась там, где выгоднее.

                   К одиннадцатому классу Катя выросла в красотку с почти модельной внешностью, недалёкую в плане интеллекта, но изворотливую и практичную. Рита выглядела скромно, по-прежнему плетясь не совсем в хвосте класса, но и не в первых рядах, ну а я... Выкрасилась в блондинку и стала строить из себя неприступную леди. Катя с Ритой делали то, что было модным — восхищались Брэдом Питтом. Точнее, восхищалась им Катя, а Рита повторяла за ней. А меня не интересовали секс-символы. Я любовалась... нашей учительницей физики.