Ты сказала, что это сработает

БДРЮ: Кэти отдыхает. Бебе выписали с кислородом. Ответа не нужно.

Я думала о Кэти, и Дрю меня успокоил. Я не перестаю удивляться тому, что мысль – это импульс энергии, и как таковая она способна устанавливать контакт между людьми на дальних расстояниях. Состоялся ли этот контакт у нас с Дрю?

Я вздохнула. Пока хаос последних дней, кажется, взят под контроль.

Мужчины типа Дрю. Что у них за жизнь? Красивый, умный, с пышной шевелюрой. Щедрый вроде бы. Я задавалась вопросом, западет ли он на Кэти, как многие до него. А что, неплохая идея… романтический интерес, что-то свежее среди раковой гнили. Я моргнула. Казалось, сквозь трещину в моем сердце просочилось какое-то чувство. Неужели ревность? Я погналась за ним, похлопала по плечу, попыталась разглядеть. Оно по-ребячески сказало: Что упало, то пропало.

Время от времени, разговаривая с родителями друзей Мэдди, я сетовала на одиночество. В ответ неизменно слышалось: «В одиночестве нет ничего плохого» или подобная полуутешительная хрень. Меня удивляло и откровенно раздражало, что эти заверения исходили от людей, которые не были одинокими. Они как будто говорили: «Я не одинока, поэтому для меня это не нормально, а для тебя в самый раз». Порой эта фраза сопровождалась степенным наклоном головы и снисходительным похлопыванием по руке. Точно мое одиночество сродни запущенным прыщам, которые никак не проходят.

Честно говоря, я старалась не заморачиваться насчет своей тихой одинокой жизни. У меня была работа, которая, как и большинство медицинских специальностей, требовала полной самоотдачи. Остальное время было посвящено Мэдди, ее занятиям и всему тому, что требовалось от семьи, в частности, вождению, сбору средств и кормлению команд. Организаторы редко принимали в расчет семьи с одним родителем, поэтому мне приходилось выполнять все то, что требовалось от детей из полных семей. А тихими вечерами я смотрела по телевизору старые романтические комедии с Мег Райан и Джулией Робертс. И вот что я вам скажу: никому не хочется в одиночку смотреть романтическую комедию. Никому не придет в голову сказать: «Слава богу, никто так на меня не смотрит. Слава богу, никто не мчится по аэропорту с криком «Я люблю тебя» прямо перед прохождением досмотра». Всякий раз, когда я думала о том, чтобы как-то решить проблему с одиночеством и начать встречаться с кем-нибудь, старая боязнь конфликтов приковывала меня к месту.

Я подумала о том, с какой легкостью Дрю дал мне свой номер. Может, у него ко мне интерес? Или я настолько явно неромантичный вариант, что с одного взгляда на мою заспанную и унылую физиономию он понял, что может дать мне свой номер, ничего не опасаясь? К примеру, если бы его без пяти минут бывшая жена увидела меня, она бы подумала: «Что за старая кошелка?» А будь у него любовный интерес, она, вероятно, сказала бы: «Разумеется, дай ей свой номер. И пригласи ночевать. Мне по барабану».

Несколько крупных дождевых капель упали на лобовое стекло. Я отправилась в путешествие для души, в нем были время и жизнь вне контекста, позволяющие двигаться неизведанными дорогами, как реальными, так и метафорическими. Давненько довольно молодой холостяк не проявлял ко мне интереса. Неудивительно, что я не ориентировалась в социальных сигналах.

Окружающие думали, что, овдовев, я воздерживаюсь от отношений, потому что любила Джеффа, но только мы с Кэти знали, что причина моего одиночества крылась в другом. Одиночество спасало меня от конфликтов. Что, если, вступив в отношения, я не буду знать, как из них выйти? Изображать вдову с разбитым сердцем было мне на руку, и я хорошо справлялась с этой ролью. Байка про эпическую утраченную любовь препятствовала матримониальным поползновениям. Я жалела лишь об одном: что Джефф не успел подарить Мэдди брата или сестренку. Я была единственным ребенком в семье с тираном-папашей. Когда я умру, Мэдди останется одна, без родных, и от этой мысли у меня перехватывало горло.

Я включила радио, убавила громкость и услышала мелодию старой кантри-баллады. Мне подумалось о Холли и Роузи – они явно обожали друг друга. В разговоре с Роузи у Холли был мягкий голос: «Скоро я буду дома», в нем звучала доброта. Должно быть, потребовалось немало мужества, чтобы признать: вы не похожи на большинство; вы из тех людей, чья любовь вызывает острую ненависть.

В четвертом классе я спросила маму, что, если приду домой с бойфрендом, типа мистера Бронсона. На самом деле я имела в виду не типа мистера Бронсона, а самого мистера Бронсона. Он был нашим учителем, родом с Ямайки, и по какой-то причине, в отличие от большинства учителей, не смотрел мимо меня. Естественно, я любила его.