Ты такой же как я (СИ)

Безопасник стоял, облокотившись на припаркованную машину, и курил. Здоровый, солидный, красивый мужик. Если присмотреться к лицу – слишком жесткий, колючий взгляд, слишком густые и широкие брови, крупный с горбинкой нос, про такой говорят - "шнобель", узкие губы, жесткий подбородок – все грубо и по отдельности некрасиво. Но взгляд тянется к этой неэстетичности и улавливает общую красоту мужика. Самца. Мачо.

Дмитрий выкинул окурок и кивнул.

- Привет студент. Садись давай, поехали, а то жрать уже охота. Я сегодня не завтракал и не обедал. Ты как, есть хочешь?

- Немного. Мы заезжать еще куда-то будем? Где ты есть собираешься?

- Дома поедим. Я вчера все купил, холодильник забит под завязку. Бутербродами перекусим, а потом уже пельмешек сварим.

Данил удивленно глянул на Саныча, прежде чем сесть в машину.

Он не ожидал от него такой хозяйственности, а еще больше не ожидал услышать от него «дома поедим», как будто они действительно едут к себе домой.

И Данька вдруг понял, что он очень сильно хочет, чтобы когда-нибудь так и было. Чтобы у них был дом, из которого не надо возвращаться впопыхах к родителям. Где можно валяться в постели после секса и никуда не спешить. А утром встать и, позавтракав вместе, поехать на работу и учебу.

Мечта идиота. Дурацкая, невыполнимая мечта. Никогда такого не будет. Двум мужикам жить вместе – утопия.

Их удел – прятаться, скрываться, встречаться урывками, бояться.

Настроение испортилось. На душе стало тошно и горько.

Глава 33

Снег отсвечивал мягким золотом, переливаясь, завораживая под рассеянным светом фонарей. Стоянка двора давно уже заполнилась соседскими машинами, и лишь одно место пустовало.

И Маша не отрываясь, все смотрела на это место, наблюдая сквозь слезы, как снег засыпает его.

Она сама не знала, зачем стоит и смотрит в это проклятое окно. Зачем ждет, когда во двор заедет его машина. Сердце каждый раз вздрагивало в груди, при появлении очередного автомобиля темной окраски, заезжающего во двор.

Ее измучило это ожидание, но она все равно, каждый вечер стояла у окна - смотрела, ждала. Нужно было просто уйти, бросить его, но ей не хватало сил этого сделать. Она любила, любила всем своим бабьим, глупым сердцем.

Жила им. Его улыбкой, храпом, голосом, редкими ласками, его ребенком внутри себя.

Ребенок – ее надежда на то, что Дмитрий полюбит его, так же, как любит она. И эта любовь свяжет их, объединит, сделает, наконец, ее счастливой.

«Ребенком мужика не удержишь» - сколько раз Маша слышала эту фразу. Знала, что это так, но маленькая, крохотная искорка надежды, что у нее все будет по-другому, заставляла терпеть и не сдаваться.

Она погладила свой округлившийся живот, всхлипнула, не удержав слезы, и прошептала комочку внутри своего чрева:

«Все будет хорошо малыш. Мама любит тебя, и папа будет любить. Нагуляется, пока ты не родился, а потом останется только с тобой и со мной. Не может же он всю жизнь по бабам прыгать, как молодой. Вот ты родишься, он и осядет, будет домашним. Вот, увидишь, как папа изменится. Он будет хорошим отцом, я знаю. А еще он урод и эгоист. Господи, как же я его иногда ненавижу!»

Маша коснулась пальцем шрама на внутренней стороне сгиба локтя. Уродливому, красному, еще бросающемуся в глаза. Швы сняли три дня назад. Со временем он побелеет, и, может, его не так будет видно. Но сейчас ей придется носить вещи с длинным рукавом. Она до жути боялась, что шрам заметит мать или подруги. Неделю она провела в больнице. Сказала всем, что положили на сохранение.

Это было почти правдой. Если бы она не была беременна, ее бы отпустили сразу домой.

Маше было стыдно за свой идиотский поступок. Особенно перед Димой.

Если раньше в его глазах она иногда ловила нежность, то теперь - жалость.

Он стал чужим. Совсем чужим. Отдалился еще больше. Был рядом, но далеко.

Маша лихорадочно вытерла слезы, увидев, как машина Дмитрия заехала во двор. Он вышел из нее, достал из багажника небольшую складную лопату и начал расчищать снег на стоянке. А Маша побежала в ванную, приводить себя в порядок.

Он не должен заметить, что она плакала.

Конец декабря, скоро Новый год. Я даже не заметил, как пролетели два последних месяца.

Когда пошел первый снег, и Данька вышел ко мне в зимней куртке, с лохматой оторочкой на капюшоне, застегнутом по самый нос, в шапке натянутой по брови, такой смешной и родной, я перестал считать дни.

Почему-то именно в тот самый момент я понял, как он мне нужен, и как я не хочу его терять. И что рано или поздно, но это произойдет.

Было ощущение, словно мне сказали, что у меня рак, и жить осталось немного. И я, как умирающий, бросился наслаждаться тем, что мне отведено, гоня от себя время. Перестав смотреть в календарь.

Мы виделись почти каждый будний день. Уезжали в свою квартиру на три – четыре часа. Суббота была нашей полностью. Я увозил Машу к ее родителям, сидел с ними пару часов для приличия, а потом сваливал, а она оставалась. В воскресенье Данька обычно занимался, а я посвящал весь день Маше.

Маша – мне было ее жаль. Я не железный Феликс и видел, как мучаю мать своего ребенка.