-Я не знаю, как все тебе рассказать. Я не знаю, мам, что мне делать.
- Рассказывай!- В лице испуг. Ждет плохого.
Как же больно мне это говорить.
- Маша потеряла сегодня ночью ребенка. Почти на седьмом месяце. Из-за меня.
- Господи, горе-то какое! -рука прикрывает рот, извечный жест при таких новостях -Ты ничего не говорил мне о ребенке - она садится на диван и смотрит на меня с осуждением
- Прости, что не сказал. Как-то тянул все, вот дотянул. -вижу каждую морщинку на ее лице,
на ее руках. Все как будто не со мной, со стороны.
Мамка дергает меня, усаживая рядом с собой, и обнимает, гладит по голове, как маленького. Как в детстве, когда от чумки у меня умер щенок.
Какая глупость в голову лезет.
- Сынок, это конечно беда, я понимаю, какого сейчас вам. Особенно ей. Но дай Бог, у вас будут еще дети. Я уверена, что будут. Она молодая, сильная девочка. Все будет хорошо. Так, что ты натворил? Из-за чего все это случилось? Надеюсь, ты не такой, как твой папаша? Ты ее не бил?
Я помотал головой. В горле все пересохло. Как мне ей сказать? Как она все воспримет?
- Я всю жизнь тебе врал, мам. Вообще всем врал. Боялся признаться даже тебе. И сейчас боюсь, не знаю, как ты это воспримешь.
Мать смотрела на меня непонимающе. Вся словно подобралась, руки сцепила в замок.
- В чем признаться? Ты что, в криминал залез?
- Мам, я гей. И Маша об этом узнала.
- Ты – кто?!
- Пидор, мам. Мужик, который любит не женщин, а парней. Да ты прекрасно знаешь, кто такие пидоры.
- Не мели чушь. Какой ты гей! Не выдумывай.
- Это правда, мам. Я изменял Маше с парнем. Она нас видела. Я врал ей, что люблю ее. Прикрывался ею, чтобы никто не догадался. Мне всегда нравились парни, а не девчонки.
Взгляд матери – не верящий, растерянный, не понимающий. Я, наверное, запомню его на всю жизнь. Как взгляд Даньки у подъезда. Как взгляд Маши, когда она оттолкнула меня в палате.
- Это все наша власть виновата. Вседозволенность, извращения. Раньше не было такого. Только в тюрьмах. А сейчас кругом, куда не глянь, распущенность и разврат. Убить тебя мало за такие фокусы! Сроду не ожидала от тебя такой мерзости! Проси у Машки на коленях прощения, хоть и не знаю, как такое можно простить.
- Мам! Это не фокусы! Я гей, я таким родился. Ты меня таким родила!
- Я таким тебя не рожала! Нахватался всякой дряни по телевизору! – она встала и подошла к умывальнику. Мыла руки с мылом долго, словно хотела отмыть их от грязи.
- Мам, сядь, выслушай меня, пожалуйста, и пойми.
- И слушать не хочу про эти мерзости!
Я все же усадил ее снова на диван. У нее губы тряслись, глаза покраснели.
- Помнишь, мне было тринадцать, и вы с отцом всю ночь меня проискали, а наутро нашли в бане? Вы еще тогда подумали, что я обколотый. Отец меня догола раздел и искал проколы? Я тогда не обколотым был, а таблеток нажрался. Сдохнуть хотел. Я с двенадцати лет начал понимать, что такой, понимаешь мама? А в тринадцать точно знал, что я пидор. И ненавидел себя, отца, тебя, за то, что таким вот родился. Ненавидел всех за то, что они были нормальными, а я нет. Вспомни то время, каким я агрессивным стал. Я жить тогда не хотел, а сдохнуть не получилось. Потом я нашел у отца пистолет, но не смог. Струсил нажать на курок, до сих пор об этом жалею. Надо было еще тогда все закончить. Но мне было страшно, и я тогда нашел оправдание своей трусости – тебя. Я решил, что буду жить ради тебя, как ты с отцом ради меня. И научился притворяться и врать. А сейчас вот влюбился в Даньку. И просрал. Все просрал, всю свою жизнь.
Мать ревела навзрыд, взахлеб.
- У нас не было в семье уродов, у отца тоже. Такими не рождаются, такими становятся. Это все мы с отцом виноваты. Он был чересчур жестким, тебе просто любви отцовской не хватало. А я тебя разбаловала. Все дозволяла. И улица тоже свою роль сыграла.
- Мама! Да причем все это! Я таким родился! Родился, понимаешь!- я на нее кричал. Кричал на мать.
- Не понимаю! Как такое можно понять? Это извращение, мерзость! Выкинь это из головы и заведи, наконец, семью!
- Не могу, мам. Не могу, я пытался и вот что из этого вышло! Я потерял Даньку, ребенка, сделал несчастной Машу.
- Господи, за что мне все это! За что ты меня наказал, Господи!- было тошно смотреть на рыдающую мать, как в детстве. Я попытался ее обнять, но она оттолкнула.
- Уйди! Я на тебя всю жизнь положила, ты моей гордостью был. И что теперь? Сын извращенец? Что я Виктору скажу? Как я ему скажу, что мой сын гомик?
- А причем здесь Виктр? Да срать я хотел на твоего Виктора, он мне что, авторитет?
- Я с отцом ничего хорошего не видела, хочешь, чтобы я и на старость лет одна осталась?
Я всю жизнь на тебя угробила, все терпела, лишь бы у тебя все было. Дотерпелась, дождалась благодарность на старости лет.
- А что изменилось, мам? Не говори Виктору ничего, это вообще не его дело. И у тебя есть я, если что, я тебя к себе заберу. Не останешься ты одна.