Ты у него одна

Господи! Она никогда, никогда прежде не видела, чтобы он так веселился. Никогда не слышала такого оглушительного хохота. Хохота, полного издевки и торжества!

Сначала она омертвела. Смотрела во все глаза на то, как он глумится над ее чувствами, и не могла двинуться с места. Лишь пальцы рук, весьма своевременно засунутые в рукава халата, лихорадочно вибрировали. Удивительно, но слезы высохли молниеносно. Словно не она только что всхлипывала и нудила о своей несчастной женской доле, доле брошенной на произвол судьбы супруги. Словно не было только что этого жгучего удушающего желания оставить Данилу подле себя. Оно моментально испарилось при первых же звуках его смеха, гнуснее которого она ничего в своей жизни не слышала. А если и слышала, то давно забыла…

– Убирайся! – твердо и внятно потребовала она, не меняя положения и все так же стоя столбом посреди спальни. – Если это все, что ты можешь сказать мне в ответ на мои слова, то…

– Нет, дорогая, не все. – Данила весьма невежливо перебил ее и, утерев тыльной стороной ладони прослезившиеся глаза, закончил: – Я хочу дать тебе совет. Причем бесплатный.

– И?!

– Сходи к психиатру! Завтра же сходи…

И он снова запрокинул голову и снова захохотал.

Эмма смотрела на его подрагивающий от смеха кадык и изо всех сил сдерживала в себе желание вонзить в него ногти. Начать царапать его кожу, скомкать его издевательский хохот и…

Нет, хватит! Такое с ней однажды уже случилось. Повторения не будет. К тому же где гарантия, что от нее не ждут именно этого? Не ждут ее истерического выпада для того, чтобы… Чтобы… Чтобы окончательно свести ее с ума?! А почему нет! Почему она так уверена в том, что Данила не способен на подлость? Откуда в ней такая уверенность? Что ее породило? И вообще, что она узнала о нем за прожитые вместе годы? В сущности, самую малость. И это – по ее теперешним небезосновательным подозрениям – была лишь верхушка айсберга. Лишь малая часть того, что знать просто необходимо, чтобы действительно оставаться нормальным человеком. Чтобы не сдвинуться окончательно и в один прекрасный момент не сигануть с балкона, как она собиралась сделать несколько часов назад.

И вообще… Как она могла допустить подобное?! Где прежняя твердость духа?! Когда она все это растеряла? Не в те ли пять лет своего бездеятельного прозябания? Или, может, в последние полгода, когда интригующее отсутствие Данилы заставляло ее более положенного думать о нем. Вертеться бессонными ночами на горячих скомканных простынях и думать, думать о нем беспрестанно.

– Хорош! – почти уже спокойно произнесла Эмма и грациозным движением выпростала руки из рукавов халата. – Твое веселье закончилось?

– Да. – Данила оборвал свой смех и отчего-то вполне осязаемо напрягся.

– Вот и хорошо. А теперь… – Она вскинула руку на уровень плеча и, лениво тряхнув изящной кистью, указала ему на дверь. – А теперь пошел вон!..

Он так лупанул входной дверью, что этажом выше оглушительно залаяла Канди, полуслепая лайка, которую хозяева все никак не могли отдать на усыпление и которая всякий раз болезненно реагировала на любой шум, превышающий предельно-допустимую норму.

Эльмира подняла глаза к потолку, выждала, пока Канди успокоится, и затем уверенным шагом двинулась в прихожую.

Если уж так вышло, что на роль смиренной и любящей подруги жизни она не подходит, то можно попробовать реализовать себя как личность на другом поприще. А почему нет? Что он тут ей говорил полчаса назад? В чем пытался убедить? Что все происходящее – кстати, его уверенность в этом более чем настораживающая – не имеет никаких точек соприкосновения? Может быть… Может быть, и так, а может, и по-другому. Почему бы ей не заняться выяснением возможной взаимосвязи этих событий? Почему не попытаться получить ответы на все вопросы самостоятельно, а не тыкаться слепым котенком в миску, которая может оказаться пустой?

Итак, что она имеет…

Первое – это два трупа. Брат и сестра, которые погибли с интервалом в несколько недель и с которыми к тому же, по заслуживающему внимания совпадению, она и Данила состояли в любовной связи. Что крылось за их внезапной влюбленностью? Истинные чувства или холодный расчет? Если первое не заслуживало особого внимания, то для второго нужен был мотив. Какой?!

Эмма отставила в сторону чашку с кофе, которым накачивалась вот уже с час, и крупными буквами вывела на чистом белом листе форматом А4 – «МОТИВ». Подумав, поставила рядом с этим словом три вопросительных знака, потому как причин обхаживать ее и Данилу из каких-либо корыстных побуждений она не находила. Но это пока…

Она опустила маркер, зажатый в правой руке, чуть ниже и такими же крупными буквами вывела: «БРИЛЛИАНТЫ».